Общий вид Храма, ленты, фартуки, знамёна, музыка, ритм развёртывавшегося ритуала, тайный смысл посвятительного диалога – все это, вместе взятое, создало во мне не подлежащую ни сомнению, ни анализу интуитивную уверенность в возможности разрешения всех «проклятых» вопросов.

 …Нам, на самом деле, удалось осуществить нечто неповторимое, редчайшее явление на посвятительном пути: вновь обретённую возможность увидеть мир новыми глазами».

 Легендарная ложа шотландского ритуала «Астрея», вероятно, была названа в честь древнегреческой богини Справедливости, дочери Зевса и Фемиды. Последняя из Бессмертных, живших с людьми, небесная Дева, разочаровавшаяся в обитателях Земли и вознесшаяся на небо, чтобы стать созвездием Девы… Как приятно! Гошка на мгновение почувствовал гордость за себя, любимого: он знал об Астрее. Конечно – не о масонской ложе в эмигрантском Париже, а об античной богине. Наверное, из книги Николая Куна «Легенды и мифы Древней Греции», которую до дыр зачитывал в детстве. Мальчишкой так увлекался античной мифологией, что, когда ложился спать, обращался перед сном к Зевсу с молитвой помочь ему завтра во всех ребячьих начинаниях.

 К рукописному тексту прилагался клочок старой газеты. На ней красными чернилами были подчеркнуты две строки:

– Кто имеет право писать свои воспоминания?

– Всякий. Потому, что никто их не обязан читать…

 (А.Герцен)

 Вырезка из эмигрантского издания с ятями и десятичными i прилипла к дневниковой записи дяди.

 «…От кого-то очень умного я слышал, – кажется, в Париже – будто каждая стена это на самом деле дверь. Для меня же выходов в жизни более не осталось. Равно – как и сердечных товарищей моих. Телефонная книжка моя иссохла как бальзакова шагреневая кожа. Остаётся лишь зацепиться памятью за что-то щемяще-трогательное. Только как же это больно!.. Впрочем, с годами и боль притупляется.

 Вчера не стало Шелли. Бедная моя девочка так мучилась!.. Перед уходом очнулась и заплакала. А потом, закрыв глазки, засеменила в воздухе стремительно лапками, слово в последний раз побежала ко мне. Ко мне, одному. Затихнув, взвизгнула едва слышно – и ушла в собачий рай… Я давно осознал, что изменить жизнь нельзя, можно только поменять своё отношение к ней. Но что мне остаётся изменять, если смысла в жизни уже нет?»

 Режет по живому, Авксентий Миронович. Не жалеет себя… Престранный же субъект этот дядя – или деда? – Сеня! Какого хрена он нашинковал всякой сентиментальной всячины в эту документальную подшивку?

 Или он делал это только для того, чтобы не сойти с ума от одиночества? Оно само по себе не опасно. Но длительное, затянувшееся отшельничество способно свести с ума, если нет возможности поговорить с живой душой. Возможности диалога нет. Хотя бы – заочного, в письмах, за неимением в ту пору интернета и мобильного телефона, да и телефона в квартире вообще.

 Необходимость диалога куда важнее потребности в акте познания. А что такое дневник, если не письмо к самому себе? Или – в никуда? Как записка о помощи, заложенная в бутылку, которую бросил с отчаяния в океан знаком последней надежды единственный житель необитаемого острова.

 Человеку, если он не полная амёба – а таких, увы, большинство на планете – жизненно необходимо самовыражаться. Амба – амёбе! Если тебе одиноко, найди такого, как ты сам, любимый. Однако, поди попробуй! Где ж его, любезного, взять-то? Пока что ученые клонируют одних лишь овец…

 Прав был мудрый француз Эдгар Кине. «Истинное изгнание – это не оторванность от родины, а жизнь в ней без возможности находить ничего, что бы давало тебе возможность любить ее».