Барышня стояла, сложив ладони поверх передника, и смотрела молча на него так, будто он – удивительное животное, привезенное для показа в городской сад. Хорошо, не держала в пальцах гривенный билетик за вход.

На ее лице в сетке темных жилок сидели глаза, будто взятые с другой головы, – большие, круглые, с песочного цвета радужкой. Все внимание забирали эти глаза, от которых не оторваться. Рассмотреть ее целиком из-за них было невозможно. Только когда она отвернулась, что-то вороша в ридикюле, М. прошелся по фигуре, бывшей весьма приятной. «Чистая нимфа со спины. Но лицо совы – глаза эти жутко портят ее… Только бы вслух не ляпнуть!».

– Ада Анисимовна, моя племянница, – представил ее провизор.

Та дернулась в реверансе, пискнув: «Очень приятно». М. представился в ответ, отметив, что рад и что погоды стоят прекрасные. Барышня согласилась, добавив на счет поспевающих в садах яблок и какой смешной на него, М., нынче надет пиджак – будто видела его во вчерашнем. Молодой человек собирался спорить (пиджак был его единственным), но не стал, признав, что да, крапчатый и короткий, он действительно не ахти и что в модах он не силен. Барышня доложила о наличии в Киеве большого числа портних, в том числе приличных, и даже выдала на листочке адрес, где одну из них следует искать – возле мыловарен купца Осокина. На этом разговор прекратился, потому что в столовой было накрыто и их позвали.

В итоге за столом оказалось семеро – хозяин, М., четверо остальных гостей и домашняя прислуга Катиш, бойко расставлявшая блюда, и тут же со всеми усевшаяся обедать, чем, похоже, никого, кроме М., не смутила.

– Ну-с, прошу, кто чего желает боар40? – провизор обвел взглядом стол. – Кстати, благодаря заботе нашего гостя располагаем прекрасным рейнским, не откажитесь, – продолжил он, задавая тон разговору. – Поведайте нам о своих занятиях, – тут же попросил он М., накладывая себе жаркое из ушастой супницы. – Вы б мне, Розали, водочки для начала не передали?

М. кашлянул и собрался с мыслями.

– Я по образованию математик, но нынче я нигде не служу, потому что только весною окончил курс и еще никуда не успел устроиться. Осенью получу место в университете.

– Обучение планировали продолжить? – спросила дама в вязаном платье, махавшая на себя платком, которую хозяин называл Розали.

Платье было в ее представлении выходным и в приличное общество, какое одно могло собраться в доме провизора, следовало являться в нем, несмотря на июльскую жару.

– Не подать ли вам, милая, лимонаду? – воркующим голосом предложил хозяин.

Розали с готовностью закивала, не сводя пытливых глаз с М..

– Благодарю, Генри. Так что же вы, продолжить намерены высший курс? – настаивала она, мешая ему жевать.

– Мта… фозможно… – неопределенно ответил М., смущение которого оттеснило голодом – наплевав на этикет, он успел набить рот салатом с хрустящей крошкой.

– Диссертационную работу, наверно, пишете?

«Вот пристала!», – подумал М., чуть не подавившись салатом, и отделался от прилипчивой особы кивком (хотя и не писал).

– Очень положительный молодой человек, – заключила дама, склонившись к плечу провизора и прося еще лимонаду, которой залпом прикончила.

Тут (М. потянулся к паштету), по-видимому, настала очередь другой, также не представленной, широкой, широколицей в оснащенном рюшами персиковом платье, решительно декольтированном. Она, отставив аперитив и горячее, начала со сладкого и ликера.

– Ваши родители здесь живут?

– Родители мои нынче живут в Одессе.

– А раньше где?

– И раньше проживали в Одессе.

Декольтированная дама насупилась, словно пережевывая слова, и неожиданно взорвалась: