Мне стоило усилий не показать свое удивление и спросить, как о чем-то несущественном:

– А дьявол, выходит?..

– Там! – развеселилась Потокина, покончив со своей половиной задачи и направила палец мне в штаны. Я поёжился.

– Здорово вас учат в садике, – сказал я как ни в чем не бывало. – Теперь я расскажу о дочери султана, тебе интересно?

– Еще бы! – воскликнула Потокина. – Ты меня просто удивляешь!

– Чем?

– Тем, что ты такой маленький, а ужасно умный!

– А ты уже целовалась по-настоящему? – задал я самый главный вопрос, потому что ее ответы про дьявола и ад посчитал шуткой.

– Нет, я только слышала.

– Я тоже.

Мы замолчали.

– Хочешь попробовать? – не вытерпела она.

– Давай, – сказал я, но не пошевелился.

Она приблизила ко мне свои серые испуганные глаза и коснулась своими губами моего рта. Ничего особенного, одна щекотка.

– Странно, – сказал я. – Почему они от этого теряют сознание?

– Не знаю, – честно ответила Потокина.

Мы еще посидели.

– Там пишут, что они языки высовывают, – сказал я.

– Это же смешно! – возразила Потокина. – Я слышала, что рот надо открыть.

– А что же ты не открыла?

– Но ты же всё знаешь! Такие мне истории рассказал, что я чуть не описалась!

– Знаю, – согласился я. – Но мне интересно, насколько ты это знаешь.

– А ты по-настоящему целовался?

– С кем? – горько спросил я. – Может, с биологичкой Новиковой?

Потокина заржала.

Потом, всё еще хохоча, она обняла меня за шею и прижалась открытым ртом и стала сосать мои губы! Я чуть сам не описался!.. А потом мне стало действительно как в Декамероне. У меня голова закружилась! Сердце застучало! Глаза закрылись!

– Вот это да… – сказал я. – Хорошо, что ты первая.

– Ой, да хоть сколько, если тебе так хочется!..

Домой я вернулся такой… Уроки учить не стал. Да меня и не вызывала учительница Мария Михайловна. Только пятерки ставила за ответы с места.

Подруга Потокиной Леры, Светка жила на Стадионном краю поселка, ниже нашего дома.

Ее мать приносила нам молоко в трехлитровой банке.

После моего возвращения из Китая Светка стала приходить вместе с матерью и рассматривать нашу кухню.

Если Потокина была худенькая, тонкая, то Светка Сахно в шестом классе уже была круглей всех. Может, молоко пила и теплым хлебом заедала.

Моя мама никак не могла понять, почему она ходит к нам. Но иногда соглашалась послать ее за хлебом или покараулить кашу.

Я знал, что Светка ходит из-за меня, но сравнить ее с Потокиной?.. Даже мысли такой у меня не возникало. Но наши встречи с Лерой у нее дома как-то сами собой прекратились. Целоваться с ней мне было разрешено, однако разговаривала она уже без прежней преданности.

Зато Светка стерегла каждый мой взгляд. У нее были такие ответные взгляды, что сбивали меня с мысли.

И еще она была горячая, как печка. На улице мороз сорок, а она бегает в не застегнутом пальто. Но цвет лица у нее был не свекольный, как сказала мама, а румяный.

Вот только ее толстота… Мне казалось, что все девочки должны быть такие, как Потокина.

Когда я сидел на коленях у Леры и мы целовались, то я не думал о том, на чем я сижу и что обнимаю: вся жизнь в эти моменты была в ее рту и глазах, которые иногда открывались и вопросительно смотрели на меня.

Поэтому к толстоте Светки я относился с каким-то презрением. До одного вечера, о котором сейчас расскажу…

У нас на золотом руднике работали бамовцы. Еще до войны они строили железную дорогу к Якутску, и было много лагерей на Крестовке, на Янкане. А потом работали в шахте.

Иногда они бежали из лагеря домой.

Я видел, как их везли на Алдан в машинах с автоматчиками и колючей проволокой на бортах и не мог представить их жизнь в лагере. Мне казалось, что там примерно так, как в бараке.