Хасик даже забыл вынырнуть из своего ледяного пруда. Так и завис, не в силах ни выбраться, ни потонуть.

– То есть, ты в курсе? – от потрясения даже Даур снял свою маску отстраненного пересмешника. – А почему же нам не сказал???

– А зачем? Это же неправда.

Хасик, наконец, вынырнул и с облегчением ощутил под пальцами тёплое, шершавое дерево стола. Щёки задел горячий полуденный ветер. А может, и кровь прилила. Хасик нащупал стакан, осторожно глотнул.

– Прости, Астамур. Я не мог не спросить.

– Ты в следующий раз руки-то пожалей, – хлопнул его по плечу старший брат. – Пахать да вино давить ещё пригодятся.

И подмигнул.

* * *

Гурам, которому уже несколько дней никак не удавалось застать Хасика у ворот, с удовольствием разглядел меж кустов орешника знакомую потертую кепку.

– Ора! Хасик, добро тебе!

– И тебе добро, – ответил хозяин, методично осматривая остроносые корзины для винограда.

– Вижу – нет тебя несколько дней, уже тревожиться стал.

– Зачем? – спросил хозяин, латая треснувшие прутья корзиньего бока.

– Ну так я же, чай, не чужой. Вдруг тебя красотка какая из соседнего села привлекла, вдруг ты её красть собрался. Ты, если что, приходи – я тебя научу, у меня опыт большой. Помню вот, как Асиду для Астамура-то из города крали – это ж я им присоветовал, как одним магнитофоном всю родню обмануть, хе-хе… И вспомнить приятно! Да, давно дело было. Уж лет девять, считай, прошло? Или восемь? В тот год как раз Славик всю хурму в своем саду омолодил, а сейчас вон опять – лес вымахал до неба, не знает, как и собирать-то. А ты как, узнал?

– Как хурму собирать?

– Ты мне, парень, не крути тут! Я этого, знаешь, не люблю. Ты брата спросил?

– Спросил.

– И что говорит?

– Опоздал ты, Гурам, говорит. Уж полгода, как эта сплетня прокисла.

– А… а. А как ребёночек-то? Здоров?

– Девочка у них. Радой назвали. Радость большая. Здоровенькая, да.

– Ну, добро ей… И родителям её. Заболтался я с тобой, Хасик, а я ж тороплюсь, дела имею – они не ждут, знаешь.

– И то верно, – ответил Хасик, подвешивая на крюк третью залатанную корзину.

* * *

Пару недель Гурам ходил притихший, задумчивый. Жена, Химса, его просто не узнавала: новостей не приносил, версий не строил, по соседям не ходил. В размышлениях даже птичник полностью обновил, обещанный уж года три как. Химса только диву давалась. Впрочем, она-то первой в его сети и попалась.

Как-то вечером, аккуратно макая щепоть мамалыги2 в аджику3, Гурам поинтересовался невзначай:

– А что, скажи, соседка твоя Гумала – здорова?

– А что ей сделается? Плохого не слышала.

– Ну, как-никак бабкой стала во второй уж раз. И снова девчонка. Надо же, трёх парней воспитать, одного потерять, а от них самих – только девиц и получать.

– Да какие их годы? Будут у них ещё парни, ещё выбежит Хасик на двор из ружья палить, о сыновьях сообщать4.

– Да как-то странно у них всё…

– Что ж тут странного? Старшие женились, в города подались, младший при матери остался, дом держит – всё по правилам, Гурам, нет на них греха, не мути.

– Ну, греха, может, и нет… – задумчиво собрал мамалыгой жгучие красные крошки Гурам, – а только и порядка тоже не много.

– Ора! Ты язык-то попридержал бы? Гумала – кристальная женщина. Уж двадцать лет как вдова, а никто слова худого о ней не скажет. Сама всех троих подняла, сама в люди вывела.

– Да я ж не спорю – двадцать лет, такой срок… Жаль в одночасье имя-то терять.

– Шайтан тебя забери, Гурам – что ты несёшь?!

– Ну, с меня-то толку шайтану, небось, немного – ему другие поинтересней, кому есть что скрывать. Это ж дело житейское – темно, поезд, вагон… Это теперь у них называется «ко-ман-ди-ров-ка». А потом, глядишь, и чудо случается, после восьми-то лет неудач. Ох, не зря её Гумала всегда недолюбливала. Вот как знала, а?.. Теперь-то, конечно, куда ей деться – будет сына от позора беречь.