– Почему?

– Ну, это очевидно… – Томас помолчал. – А чье имя стояло в билете?

– Графа Шелбрука. Приглашение пришло через моего поверенного.

– Клянусь, что не имел к этому никакого отношения!

– Верю. – Ричард занялся последней кистью, которую следовало очистить, но краем глаза наблюдал за Томасом. – Это был интересный вечер.

– Вот как?

– Обилие увлекательных дискуссий, необычные гости и к тому же одно странное совпадение.

– Да? – с явным смущением произнес Томас.

– Только ты один можешь себе представить мое удивление, когда я обнаружил в гостиной один из своих пейзажей.

– Одну из твоих картин?

– Это, да в придачу неожиданное приглашение на вечер, – ну, тебе, конечно, понятно, что я начал гадать, не раскрыт ли мой секрет.

– Конечно. – На лице у Томаса было написано мрачное предчувствие. – Так и оказалось?

– Вовсе нет. Но я был поражен, услышав сведения, совершенно для меня неожиданные. – Ричард доверительно приблизился к Томасу, словно собирался сообщить ему нечто особо секретное. – Тебе известно, что у леди Джиллиан есть еще брат, помимо тебя?

Вид у Томаса был самый растерянный.

– О чем ты? У Джиллиан нет больше братьев.

– Нет? – Ричард широко раскрыл глаза в ироническом изумлении. – По крайней мере еще один должен быть.

– Откуда?

– Но это же очевидно, старина! – Ричард, выпрямившись, устремил на Томаса пронизывающий взгляд. – Если у нее только один брат, тогда братом, который послал ей мою картину, должен быть ты. А мы оба знаем, что ты никогда не поступил бы против моего желания и не сделал этого.

С минуту Томас стоял молча с видом человека, все еще держащего в руке топор, но отрицающего, что это он срубил дерево, которое лежит у его ног.

– Черт побери, Ричард! – Он одним глотком допил бренди. – Ты бы никогда об этом не узнал, если бы Джиллиан не пригласила тебя в свой салон. Кто мог предвидеть такое?

Ричард приподнял брови, явно ожидая продолжения.

– Так и быть, я покаюсь. – Томас широкими шагами подошел к старому, расшатанному столу, заставленному глиняными кувшинами для красок, заваленному тряпками и прочими атрибутами живописца, и нашел среди всего этого бутылку не особенно хорошего бренди. – Я должен был что-то предпринять. Так больше не могло продолжаться.

– Томас, – угрожающе произнес Ричард, но Томас пренебрег предупреждением.

– Нет, уж на этот раз выслушай меня. Ты проводишь целые дни и большинство ночей, занимаясь живописью в этой чертовой дыре…

– Послушай, дыра, конечно, убогая, но не такая уж плохая. Кстати, принадлежит она тебе.

– Ничего хорошего в ней нет! – отрезал Томас. – Когда ты не занимаешься писанием своих картин, то посещаешь какие попало светские приемы просто для того, чтобы выбирать объекты для твоих портретов…

– И эти, как ты выразился, объекты очень даже хорошо платят, – снова перебил приятеля Ричард.

– Само собой, платят они хорошо. Ты пишешь по памяти, в которой примечательным образом не удерживаются слишком длинные носы, пятна на физиономиях или нездоровый цвет лица. – Томас налил себе еще бренди и протянул бутылку Ричарду. – А когда уезжаешь из Лондона, ты творишь в деревне, занимаясь совершенно абсурдными делами вроде того, что помогаешь своим арендаторам убирать урожай…

– В это время года – сеять.

Ричард вынул из стакана несколько тонких кистей, смутно припоминая, что где-то тут у него был другой стакан, вполне приличный, потом бросил их на стол, пересек комнату и взял бутылку.

– Не имеет значения. Ты или в поле, или лазаешь через заборы, или пытаешься починить крышу Шелбрук-Мэнора…

– Должен же кто-то это делать.

– Да, но не обязательно ты! – Томас перевел дух и продолжал: – Джиллиан может рекомендовать твои работы…