Да, кстати, Андрей сказал, что ты училась в балетном училище. И моя бабушка, Ирина Михайловна, тоже была балериной, танцевала в Большом театре, она же коренная москвичка. Она мне и о театре рассказывала, но мне это было неинтересно тогда. Я помню только, что она танцевала какую-то фею. Может, и других, я не помню. Жалко, теперь уже не выслушать.

– Фея Драже, – откликнулась негромко Аня.

– Что? Не расслышал? – Саша повернулся к девушке.

– Нет, ничего. Я сочувствую, наверное, вы очень любили свою бабушку. – Аня была потрясена таким совпадением и почти не верила сказанному. Чтобы вот так закольцевалась история? Чтобы спустя десятки лет она поселилась в квартире, в которой жила балерина, танцевавшая в доме на Театральной площади с квадригой Аполлона на фронтоне? Разве такое может быть в жизни? Выходит – может…

11

Деревня Анну встретила неласково. Сначала облаял пёс, рвавшийся с цепи к калитке. Андрей фукнул на него, схватил собаку за ошейник и махнул рукой в сторону дома, мол, давай, пробегай, пока держу. Аня метнулась от ворот к крыльцу и буквально воткнулась в хозяйку, вышедшую из дома на лай овчарки.

Грузная женщина неопределённых лет, в фартуке поверх халата, не глядя на девушку, запричитала:

– Андрюшенька, приехал, сыночек! А я, как знала, пирогов напекла и сон видела: бежишь ко мне вдоль речки, маленький, в шортиках. Ну, давай, заходи в избу.

Андрей присмирил собаку, и подошёл к крыльцу:

– Аня, познакомься, это моя мама, Антонина Фёдоровна. А это Аня, моя будущая жена.

Женщины стояли в метре друг от друга, Аня, как младшая, первой протянула руку для знакомства, но свекровь сделала вид, что не заметила девичьего жеста, развернувшись в этот момент к двери дома.

Жилище внутри было сиро и убого. Взгляд цеплялся за лампочку, криво болтавшуюся на проводе под потолком, и перемещался на печку, зрительно разделявшую жилую комнату на две части. Кровать, стол, стулья, шкаф, телевизор.

«А где мы спать будем? – подумала девушка. – В одной комнате с его мамой, что ли?»

Аня спросила Андрея, где можно помыть руки с дороги. Он вывел её на крыльцо и показал дорогу в огород.

– Там, в конце тропинки, туалет. А рукомойник – вот здесь, за стеной дома. Не бойся, собака туда не достанет. И гавкать уже не будет, она только на заходящих во двор лает.

Девушка пошла по деревянным мосткам вглубь огорода. Грядки с зеленью аккуратными квадратами лежали слева и справа от тропинки. На обратном пути через приоткрытую дверь до неё донеслись слова свекрови:

– … И где ты только такую шкидлу нашёл? Худая, длинная и нескладная, как собачья песня. Бёдра узкие, задницы совсем нет. Балерина, видишь ли. А как она рожать с такими бёдрами будет? Где ребёночку там поместиться?

– Ну, мам, не надо, все рожают, и мы родим как-нибудь.

Аня специально шумно толкнула дверь, чтобы прервать их беседу и не услышать ещё-какой-нибудь гадости в свой адрес.

После обеда Андрей повёл её к речке, как он сказал, к «берёзам моего детства». Пока они три часа ехали в автобусе, справа в окне то и дело появлялись морские заливы, но деревня, на удивление, оказалась в лесу. И единственный водоём здесь – небольшая мелководная речка.

Андрей рассказывал Ане, как он с друзьями после школы бежал сюда рыбачить, захватив с собой хлеб для поклёвки рыбы. А осенью, когда рыба идёт на нерест, её вообще можно багром цеплять под жабры – такая она неповоротливая.

Девушке монолог про рыбалку был не очень интересен, как и сама речка, но буйство зелени и природная тишина примиряли её с деревенской действительностью. Всё-таки море – это совсем другая философия. Оно не суетно и величаво. А речка – журчит, по камушкам торопится, прозрачная, чистая. С горы вон той, по соседству с деревней, наверное, сбегает.