[128], где Лейбниц говорит о своих встречах со Спинозой в 1676 году: «Будучи в Гааге, я показал Спинозе сей довод, каковой он признал убедительным. Поскольку поначалу он не согласился с ним, я изложил его письменно и прочитал Спинозе эту страницу».[129] С другой стороны, примечания Лейбница касательно Этики: он упрекает определение 6 в том, что оно не является реальным определением. Оно не показывает эквивалентность терминов «абсолютно бесконечное» и «состоящий из бесконечно многих атрибутов»; оно не показывает совозможность атрибутов между собой; оно не показывает возможность определяемого объекта.[130] Либо Лейбниц хочет сказать, что определение 6 не показывает сразу же возможность определяемого; но сам Лейбниц не больше, чем Спиноза, верит в существование такой интуиции Бога. Либо он хочет сказать, что Спиноза не заметил того, что реальность определения должна быть доказана; тогда эта критика полностью не признает общий проект Этики и смысл десяти первых теорем. Действительно если мы рассмотрим формулировки, с помощью которых сам Лейбниц доказывает возможность Бога, то не увидим – на первый взгляд – никакого отличия от формулировок Спинозы.

Согласно Лейбницу, Бог возможен потому, что бесконечно совершенное – это свойство «абсолютного Существа», кое содержит в себе все «атрибуты», «все простые формы, схваченные абсолютно», всю «природу, которая способна к высшей степени», «все положительные качества, выражающее вещь без какого либо ограничения».[131] Насколько этих форм достаточно, чтобы они доказывали возможность Бога? Каждая является простой и нередуцируемой, постигаемой в себе, index sui. Лейбниц говорит: именно одно и то же их несходство обеспечивает их совозможность (невозможность их противоречия); именно их совозможность обеспечивает возможность Существа, коему они принадлежат. Здесь нет никакого противостояния между Лейбницем и Спинозой. Буквально все объединяет их, включая использование идеи выражения, включая тезис, согласно которому выразительные формы – это «исток вещей». По крайней мере, в этом отношении Лейбниц ничего не мог сообщить Спинозе. Нам остается думать, что Лейбниц не передал в точности разговор в Гааге. Или же, что Спиноза слушал, а говорил мало, констатируя со своей стороны совпадение между идеями Лейбница и его собственными. Или же несогласие заявляет о себе, но в том, что касается соответствующего способа, каким каждый интерпретировал положительные бесконечные формы или качества. Ибо Лейбниц понимает их как первые возможные в разуме Бога. С другой стороны, эти первые возможные, «абсолютно простые понятия [notions]» ускользают от нашего познания: мы знаем, что они необходимым образом совместимы, не зная того, что они такое. Они, как кажется, предшествуют любому логическому отношению и превосходят последнее: познание достигает только «относительно простых понятий [notions]», кои служат терминами для нашего мышления, и о которых, возможно, лучшее, что мы могли бы сказать, так это то, что они символизируют первые простые [понятия].[132] В любом случае Лейбниц избегает абсолютной необходимости, которую он разоблачает как опасность спинозизма: он противится «метафизической» необходимости, покидая Бога и общаясь к творениями. Он вводит некий вид конечной цели, принцип максимума в само онтологическое доказательство. После встречи со Спинозой Лейбниц думает, что абсолютная необходимость – это враг. Но и, наоборот, не мог ли Спиноза думать, что ради спасения сотворенного и творения Лейбниц вообще сохраняет все перспективы эминенции, аналогии и символизма? Возможно, Лейбниц лишь по видимости выходит за пределы бесконечно совершенного, может он лишь по видимости достигает природы или основания.