- С твоей девкой, да, извини, - не сдерживаюсь я.      

Он ничего не отвечает, и я уже рассчитываю на то, что Верниковский просто поблагодарит меня и отключит связь, когда слышу его короткое:     

- Обещаю. Не встретишься. Скоро буду.     

И на этом наша беседа обрывается.           

8. 6

Когда сажусь в машину мужа - это снова своего рода триггер. Ведь несколько дней назад точно так же устраивалась рядом, ничего не зная. Ждала поездки на дачу, предвкушала. А теперь, как смею надеяться, еду с Даней вот так в последний раз.     

Только горько от этого становится. Невыносимо. И страшно - что там, впереди.     

- Всё в порядке? - тихо спрашивает он, выруливая на Выборгское шоссе.      

- Я же сказала - всё прекрасно.      

В салоне тихо играет музыка и витает запах - такой родной, узнаваемый. Въевшийся под кожу. Мой…     

Нет, уже не мой. И жизнь наша семейная уже мне не принадлежит, потому что закончилась.       

- Скажи, твой… сын, - тяжело сглатываю, но хочу разузнать то, что меня тревожит, - он нормально ведь развивается?      

Даня останавливается на светофоре и смотрит на меня с непониманием.     

- Да, насколько я знаю. А что?      

- Да просто…      

Сама не совсем понимаю, почему вдруг стала об этом расспрашивать. Не касается оно меня вовсе. Я сегодня поучаствую в процессе поисков, надеясь, что они увенчаются успехом, а дальше - всё.      

- Просто он во сне как будто сказать не может моё имя. Только тянет «Соооо, Соооо»… а больше ничего.     

Верниковский хмурится, я же впиваюсь в его профиль взглядом. Это не только потребность узнать что-то о ребёнке, отношения к которому не имею. Это ещё и повод впитать в себя вот эти самые последние мгновения, когда смотрю на лицо мужа.         

Потом ведь я его забуду. Мы перестанем видеться, перестанем быть друг для друга значимыми людьми. У него будет другая, у меня - другой. И сейчас вроде как это кажется таким правильным, но… Но в данную конкретную секунду Даня всё ещё рядом. Я не могу вот так просто вырвать любовь к нему из своего сердца, хотя должна. Так стоит ли распинать себя за то, что просто сижу и как дура смотрю на его профиль?      

- Марк нормально развивается. Иногда мне кажется, что даже слишком.      

Он горько усмехается, снимает одну руку с руля и, заведя за голову, растирает затылок. А потом произносит то, что пригвождает меня к месту.      

- Порой чудится, что вы с ним похожи. Он что-то скажет и это сбывается.     

- СТОП!       

Я выкрикиваю это слово внезапно даже для самой себя. Начинаю судорожно отстёгивать ремень, дёргаю ручку дверцы, которая, слава всем богам, заперта.    

- Стой, Верниковский! Иначе я за себя не ручаюсь.      

Даня жмёт по тормозам и останавливается на обочине. Смотрит на меня расширившимися глазами.      

- Прости… прости, - шепчет сбивчиво. - Я не подумал…    

Всё же совладав с ручкой, я буквально вываливаюсь из машины и начинаю делать жадные глотки воздуха ртом.     

Муж оказывается рядом во мгновение ока. На его лице - тревога, оторопь, сожаление.       

- Больше никаких рассказов… хорошо? - хрипло прошу я.     

Да, я сама была инициатором, но не просчитала того, куда может свернуть этот разговор. И совсем не готова смириться с тем, что подробности параллельной жизни мужа могут всплывать и всплывать. И не готова буду к смирению в этом плане.       

- Прости. Больше ни слова не скажу. Обещаю.     

Смотрю на лицо Верниковского, на нём тревога - только понять не могу, за меня, или за нажитого на стороне сына. Да и важно ли это?      

- Хорошо.    

Я вновь устраиваюсь в машине и впиваюсь пальцами в телефон. Думает ли Даня о том, что будет после того, как Марк вернётся к нему? Размышляет ли над деталями нашего развода? Я не знаю, да и сейчас спросить об этом - равносильно добровольному погружению в тот ад, в котором и так нахожусь с головой. Поэтому весь следующий путь мы проделываем в молчании.