—Я думал, ты давно вырос, Андрей, но…смотрю, что детство еще играет в одном месте, — наконец-то «сенсей» смягчается и тоже улыбается при виде открывшейся перед ним картины.

—Столько лет тебя ждал, хоть, блин, в «Ищу тебя» пиши, ей-богу, а она еще выкает. Отбилась от рук, женушка, — «а когда сидела на этих самых руках» звучит в голове, когда я сталкиваюсь с миндалевидным разрезом глаз и смеющимся взором в ответ.

Застываю изваянием, пока безумно пялюсь на пухлые губы и едва заметную родинку на бледной щеке. Нет, стоп, стоп. Это стоп, Бачинский. Ты не станешь, нет.

—Думаю, нам пора, — отдаленно звучит и доходит до пульсирующего мозга отнюдь не сразу гнусавый голос, уже утративший нотку юмора.

—Выйдем на пару слов? — киваю мужчине и нехотя отпускаю Есению. Свою не свою Есю.

Мы молча выходим в коридор, и я делаю максимум для того, чтобы она не догадалась о причине разговора — закрываю плотно дверь и увожу ее отца к своему кабинету.

—Вы не ругайте ее сильно, попался мудак-водитель такси, который не считает своим долгом соблюдать правила дорожного движения. «Понаехало», что называется, ну или другими словами — БМВ головного мозга.

Александр Павлович хмурится и недоверчиво прищуривается, уже врубил на всю мощь внутренний мудакометр или сканер лжи, как он там говорил когда-то.

—Андрей, я чувствую одним местом, что ты нагло врешь в лицо, и раз ты это делаешь, то причины на это есть. Но если есть хоть единственный серьезный повод волноваться по поводу ее безопасности, то уж будь добр, — засунь принципы в одно место и просвети меня.

Я складываю бровки домиком, ведь работает же всегда, и с самым непринужденным видом выдаю:

—Да ни в жизнь. Эти глаза напротив…не врут, —пропеваю мотивчик давно знакомой ему песни и улыбаюсь во все свои 31 здоровый зуб. Мудрость уже вырвал. Не мудрый мужик попался, ни разу.

На самом деле, примерно через полчасика я точно узнаю все, но волноваться конкретно ему нельзя, так что ложь во благо спасет как минимум двоих. Со мной троих.

—Андрей, после одного случая я не могу полагаться на удачу и предпочитаю держать под контролем любую опасную ситуацию.

Перевожу серьезный взгляд на мужчину, а в душе начинаю прикидывать варианты. Что за ситуация? Что могло такого случиться? От ужаса кровь медленно останавливает свой безумный путь и спустя секунды несется вскачь.

—Поделитесь? — душа холодеет, я уже весь напряжен, словно мне угрожает опасность. Скулы сводит от напряжения и волнения насчет, по сути, незнакомой и неведомой для меня ситуации и только потому, что все это связано с ней. Что?

Мужчина отрицательно кивает головой и тихо отвечает, едва заметно поглядывая на дверь:

—Все позади, но повод для волнения был и не один, — бьет по карманам в поисках чего-то, а не находя, злобно морщится. —Дай сигарету.

—Вы курите? — в смысле? Как так? Врачи же запретили, причем очень давно.

—Только тсс, — кивает в сторону палаты Есени и шепчет, — она устроит мне Третью мировую, если узнает.

—А знаете что? Я вам ее тоже устрою, куда вам курить, ядрена вошь! Нет, не дам.

—Ты зверь!

—Но какой обаяшка, — многозначительно поглядываю на Александра Павловича и рисую указательным пальцем нимб над головой. 

Александр Павлович хмурится и кривится:

—Как тебя еще не окольцевали, хотя кому нужен бабник, прости, конечно.

Я обреченно поднимаю глаза к потолку и вскидываю руки:

—Не блядун, а дегустатор. Я Эстет-ценитель.

—Ага, не алкаш, а сомелье. Знаем и плавали еще как, — оба смеемся уже до коликов в животе, когда внезапно слышим звук со скрипом открывающейся двери.

Резко поворачиваюсь и вновь окунаюсь в ледяную прорубь малознакомых ощущений. Ну до чего же хороша. Вот в этой белой простыне, укутанной до самых пят, словно это на самом деле может скрыть ее наготу. Поздно.