Зубной пасты в этой ванной нет. В шкафчике у зеркала только пачки презервативов и несколько бутылочек с мирамистином. Мыло для рук в дозаторе пахнет спиртовым раствором.

Ни геля для душа, ни шампуня. Ни, разумеется, расчески. Я распутываю свалявшиеся волосы пятернёй. Они выглядят неопрятно и лезут в глаза. Быстро заплетаю их в косу и перекидываю её за спину. Теперь из зеркала на меня смотрит почти что я, только излишне бледная.

Здесь же в ванной под большой стопкой полотенец лежит моя одежда – джинсы и свитер, которые передала Юлька, но надеть их без помощи я не в состоянии. В ожидании Нуркан иду назад в спальню и застываю на пороге…

Сколько меня не было? Минут пять, от силы? Этого времени оказалось достаточно, чтобы двое неистово целующихся посреди комнаты, перешли к активным действиям.

Мужчина, одетый в чёрный костюм и черную же рубашку, падает на край кровати и увлекает за собой девушку. Она опускается перед ним на колени и тянет руки к его паху. Он сам распахивает пиджак, а затем откидывается на локтях назад, запрокидывает голову и закрывает глаза.

Слышится звук разъезжающейся молнии.

Бёдра мужчины дёргаются вверх. Девушка перед ним издаёт низкий довольный смешок.

– М-мм, а ты бо-ооольшой…

– Заткнись и займись делом.

Приказ чёткий, сделан хриплым, но твёрдым голосом.

Голова девушки опускается ниже. Мужчина же, наоборот, приподнимается и смотрит туда же.

Для меня время замирает.

В желании слиться со стеной пусть не сразу, но я терплю фиаско. Звук ли, движение ли, сердце, пытающееся пробить грудную клетку – что-то меня выдаёт.

Мужчина на кровати вскидывается и смотрит в мою сторону.

Вот и второй маркер, что не одну ночь будет являться мне во сне – красивое, мужественное лицо в предэкстазе.

Пойманная в ловушку неловкостью ситуации, я оказываюсь неспособной оторвать взгляд от этого лица – с заострившимися чертами, с горящими, превращёнными в два угля глазами, с приподнятой в оскале верхней губой, открывающей идеально белые зубы. Никогда я не видела ничего более впечатляющего, более величественного и пугающего.

Пугает не лицо, нет! Страшит то, что, обнаружив моё присутствие, меня никто не торопится уличить в подглядывании. Наоборот, с каждой минутой меня всё крепче привязывают к себе два тёмных зрачка, заполнивших всю ореховую радужку. Гипнотизируют, затягивают. Завлекают. Делают соучастницей. Третьей.

Ноги прирастают к полу. Дыхание останавливается. Сердце перестаёт биться.

Как тогда в больнице, когда я наблюдала, как он уходит.

– Пошла вон.

Два слова сказаны одними губами, но в моих ушах они звучат набатом.

Связь разорвана. Морок спал.

Я дёргаюсь, как марионетка, и пытаюсь спасти остатки своей души и тела, на негнущихся ногах двигаясь к выходу.

У самой двери в спину прилетает приказ.

– Стой!

Замираю и чуть поворачиваю голову.

– Я тебя знаю?

За спиной невнятное бормотание той, чей рот сейчас занят кое-чем другим.

Я мотаю головой.

– Врёшь. – И через мгновение: – Ты же Тереза.

17. Глава 17

– Ты же Тереза.

– Нет. Извините.

Марусина голова лежит на моем животе. Я тихонько перебираю шелковистые волосики, пока мы обе в сто тридцатый раз пересматриваем «Холодное сердце».

Обычно к середине мультика малышка засыпает, но сегодня она намерена досмотреть историю Эльзы и Анны до конца. Пока её любимый герой – снеговик Олаф. Мне же он категорически не нравится. По сути, не нравится не сам снеговик – он реально прикольный – а манерная озвучка. Потому всякий раз, когда Олаф появляется на экране, я морщусь и стараюсь отвлечь себя другими мыслями.

Делаю это напрасно, потому что мысль в эти дни у меня всего одна.