– Да уж. Такова реальность.

– Девчонка как?

– Жить будет. Неделю тут подержишь. Потом домой отвезёшь долечиваться. Я буду приходить на перевязку. Противостолбнячную ей ввёл, посижу ещё часок, посмотрю на реакцию. Родным сообщили?

– Нет. Говорит, одна живёт.

– Вы хоть документы у неё проверили? На вид школьница ещё.

– Рошанского за яйца подвешу, если так.

– Я не школьница, – решаю вмешаться. – И я не сплю, если что.

Я лежу на той самой кровати в комнате наверху. Лежу на животе, потому как на спине у меня дыра размером с замочную скважину. Так сказал доктор, которого Гера зовёт Петей.

Петя похож на профессора мединститута: в костюме, тонких очках, с аккуратной стрижкой и красивыми руками. Я подмечаю это, пока он перевязывает мне колени.

Та ещё была операция!

Мне больно лежать, больно сидеть. На ногах я тоже стоять не могу. Гере пришлось держать меня под мышки, как провинившегося кота.

Пока с помощью Нуркан с моей спины срезали платье и бельё, пока стягивали порванные колготки, я мужественно боролась со слезами. Проиграла, когда перекись проникла в раны.

– Что с твоими коленями? – спрашивает доктор.

– Упала.

– Это я понял. А до этого? Они совсем недавно зажили.

– Значит, и раньше падала. Падучей страдаю.

– Употреблять слова, значения которых не знаешь или не понимаешь до конца – крайне неосмотрительно. Падучая – это эпилепсия. Даже в шутку не желай себе этого.

– Языкастая, – комментирует из-за спины Гера. По голосу слышно, что он улыбается. Мне бы обернуться, посмотреть, на месте ли его щербинка, но я точно не буду этого делать.

Ещё когда летела головой вперёд, поняла, что ни о чём никого здесь просить не стану. Прийти в «Точку» было большой ошибкой. Кто такой Волочков, против этих бандюганов? Мелкий пакостник, только то! И о чём просить? Наказать его? Погрозить пальцем и заставить всё вернуть? Судя по тому, как привыкли действовать эти люди, там никаких разговоров и убеждений быть не может – сразу в расход.

Пойду ли я на это? Смогу ли жить с мыслью, что виновна в гибели пусть даже общеизвестного гада? С чем легче смириться – с собственным малодушием или трусостью? Пришло время решать.

Вот я и решаю. Лёжа в той самой испугавшей меня комнате на той самой, повергшей в шок, кровати.

Поначалу вообще всё равно было, куда меня несут. Да и потом тоже. Спину разрывало от боли так, что даже подташнивало. Или это от ржавчины, забившей носовые пазухи аж до самого горла? Кровь для меня всегда пахнет именно ржавчиой.

Бельё на этот раз тёмно-синее, непривычно прохладное и с запахом ополаскивателя. Значит, стирают, не выкидывают. Аромат «Морозное утро». Мы тоже таким пользуемся, и этот факт немного успокаивает. А, может, это действие одного из уколов, которых мне сделали штук пять, не меньше.

– Значит, поживёшь пока здесь, не школьница. Нуркан за тобой присмотрит.

Нуркан – это хорошо. С Нуркан я договорюсь. Именно её руки натягивают на низ моей спины простынь, прежде чем достать из-под живота обрывки платья. Я достаточно посветила трусами перед малознакомыми мужчинами, так, что до сих пор при воспоминании об этом заливаюсь краской.

Лифчик мой они тоже разрезали. Не пережил он этой ночи. Очень и очень жаль, хороший был, добротный. Покупала, думала, что сносу не будет. А вот же ж…

– Может, всё же сообщить кому-то? – в который раз интересуется Гера.

– Нет, – твержу я и удивляюсь, почему под таким словом так тяжело ворочается язык.

Всё-таки, лекарства.

Просыпаюсь от ещё одного укола.

Надо мной стоит Нуркан.

– Это антибиотик, – говорит она и аккуратно тянет из меня шприц, зажимая место укола ватным тампоном. – Инъекция два раза в день. Чтобы не было заражения. Порез глубокий.