Аполлон Борисович увидел искажённое злобою лицо и исступлённо закричал:

– Детоубийца!

Агния Сергеевна учащённо заморгала, пошатнулась и тяжело упала на застланный коврами пол.

Аполлон Сергеевич сначала закричал:

– А-а, началась опять комедия!..

Но в эту минуту затворил дверь кабинета, чтобы не вошла прислуга, и склонился над женой.

Она лежала бледная, и большие незакрытые глаза её с расширенными зрачками глядели прямо на огонь.

Он испугался, взял её и положил на оттоманку… На одних носках сбегал в столовую, принёс воды и, смачивая ей виски, стонал:

– Ну, будет уже!.. Чёрт знает, что такое… Ну, Агния!.. Ах, Боже мой!..

Не знал, где валериановые капли и сам побежал в аптеку…

И вот, открывши дверь на крыльцо, он споткнулся о тяжёлый узелок, который запищал… Нагнулся, посмотрел, в простом клетчатом одеяле и ещё каких-то тряпках шевелились маленькие руки, а маленький беззубый рот выкрикивал:

– Ми-я-а! Ми-я-а!

– Вот ещё сюрприз!.. – проворчал Плавнин, и хотел было идти дальше, но забыл, куда пошёл, остановился, помахал по декабрьскому воздуху рукой и сам себе сказал:

– Вот околеет тут!

И позвонил в свою квартиру.

Вышла горничная. Аполлон Борисович сконфуженно полувопросом, полуприказанием сказал:

– Внеси его, пожалуйста!.. Пока пусть побудет… А завтра отнесём в приют… Не околевать же ему тут!..

Неохотно и стыдливо хорошенькая горничная несла ребёнка в комнаты…

– Куда его, барин, прикажете?

– Да я не знаю… Погодите… – Пока в гостиную уже, что ли. Гость ведь тоже…

И засуетился, захлопотал… Побежал в свой кабинет, в котором Агния Сергеевна уже сидела на оттоманке и, потирая тонкою рукою лоб, смотрела в пол усталыми заплаканными глазами.

– Тебе лучше, нет?.. – заговорил Аполлон Борисович. – Я побежал было в аптеку, да… Представь себе – нам подкинули ребёнка!..

– Этого ещё не доставало!.. – глухо вымолвила Агния Сергеевна.

– Но ты не беспокойся… Завтра отвезут его в приют… Я утром же скажу по телефону…

Агния Сергеевна сидела неподвижно всё в том же положении и молчала.

– Тебе раздеться нужно… – посоветовал ей муж. – Иди, разденься да приляг… Подождёт твой патронат.

– Позвони Торскому, что я сегодня не приеду… – сказала Агния Сергеевна и медленной, усталою походкой пошла к себе.

III. Оставшись наедине с собой в кабинете, Аполлон Борисович долго стоял, опершись одной рукой о край письменного стола, собираясь о чём-то подумать, что-то сделать, но память захлопнулась для мысли и для дел, и он с досадой проворчал, махнув рукою:

– А-а, как всё это глупо, безобразно!.. – и по собственному адресу негодующе бросил: – Образованный, интеллигентный человек!..

И вспомнил о проекте, о визите председателя, о будущем народном доме, для которого всё ещё не мог найти определённого, законченного стиля.

Из гостиной донёсся резкий писк подкидыша.

– Вот ещё тоже ирония судьбы… – с досадой буркнул он и направился в гостиную.

Около ребёнка хлопотала горничная и пожилая, бледнолицая кухарка.

– Как же не кричать ему, мокрёхонек лежит!.. – говорила она с упрёком в голосе. – Ишь, глядите-ка, парнишка… Да сытенький какой!..

Из одеяла выпала записка. Горничная наклонилась, а Аполлон Борисович взял и прочитал полуграмотные слова:

– Не покиньте, люди бодрые. Дитёнок не виноват. Крещён. Зовут Кирилой.

– Ну, не реви… Небойсь есть хошь! – умело купоря ребёнка говорила кухарка. – Сейчас возьму тебя к себе, а то ты тут не дашь покоя. – И чтобы удостоверить свой опыт в няньченьи, добавила, не обращаясь ни к кому. – Пятерых сама родила, да только ни одному, Бог веку не дал… Либо оспа, либо корь, либо другая хворь какая придёт и унесёт в могилу.