– Вона ка-ак! – невесело засмеялась Галка.

– Галя, ты вчера была такая… как в нормальной человеческой жизни… в прежней. А сегодня снова… вроде бы смеёшься, а сама будто в какой-то маске или в панцире. Ненастоящая, в общем!

– В «прежней жизни», говоришь? – спросила Галя, сбросив с лица улыбку. Серьёзно взглянула в глаза собеседнице. – А что ты знаешь про мою эту… «прежнюю жизнь»? А?

– Ты же не рассказываешь!

– Да потому, что ничего хорошего! Когда мама умерла, папка пить стал, собутыльников водил. Мне тогда тринадцать было. Напьётся, бывало, и спать уйдёт к себе, а собутыльники его… меня… того!

– Да ты что!

– Зверьё пьяное! Я из дома пыталась убегать, но… куда бежать-то? На улицу? К знакомым? А чужим людям больно нужны мои проблемы? Накормят, успокоят, да и… отправят обратно домой, к папе. «Он у тебя хороший», – говорят. Я же им не рассказывала, как его друзья со мной…

– А ты говорила, что мачеха…

– Эта стерва позже появилась. Где-то года через два. Папка даже пить перестал, когда с ней познакомился. Я сначала обрадовалась: думала, что кончатся теперь мои мучения. А эта грымза только первое время со мной ласковая была, пока к отцу в доверие втиралась… «Доченька, лапушка», – называла. Фу, гадина! А когда папаша на ней официально женился и прописал в квартире, так она начала уже свои порядки устанавливать. Я стала для неё не «доченька», а «стерва», не «лапушка», а «шлюха малолетняя»! А он… на коротком поводке у неё… как собачонка. Всё делает, как она скажет.

– Галя, а ты в милицию не заявляла на этих… собутыльников?

– Ты с ума сошла? Позориться! В школе я всегда была среди лучших, а тут… Я вообще никому не говорила, и всё равно мачеха откуда-то узнала. Эти… твари… растрепали, наверное…

– Досталось тебе…

– Ой, вот не надо! – перебила Галина. – Не люблю я этих… сю-сю-сю! Жива, здорова, не бедствую. На Босфор вон любуюсь. А кто-то и мечтать об этом не может! Я, когда на улице стояла, каждый день с жизнью прощалась… на всякий случай. Там разное случается… Но Каракюрт в отель взял. Так что, подруга, хочешь жить – успокойся и смирись. Тогда уцелеешь. А там, глядишь, судьба сюрприз преподнесёт, – при этих словах лицо девушки приняло мечтательное выражение, на губах заиграла улыбка, в глазах засияли искорки. – Аллах любит терпеливых!

«Какая же она красивая, эта Галка», – подумала Саша.

…После завтрака в небольшом ресторанчике гуляли по старинным улочкам. Александра любовалась древними постройками.

– Да ты совсем дикая, Сашка! В такой красоте жила три года, а на улицу не выходила!

– Я ведь уже гуляла здесь… или где-то поблизости… с Денизом. Только это было так давно! Целая жизнь прошла, – и она тоже поделилась своей историей.

– Не грусти, подруга! Аллах даст, прорвёмся! – подбодрила Галя. – Только не будь совсем дурой…

– Опять Аллах…

– Хорошо, Господь! – согласилась девушка. – Только Бог всё равно один. Муса так говорит. Какая разница, как его называть?

– Муса? – не поняла Саша.

– Сейчас зайдём в одну книжную лавочку. Мне её хозяин, Муса, даёт книжки почитать. Давно не была у него. Возьмём что-нибудь.

– А на каком языке книжки-то?

– Всякие есть. Знаешь, зимой в Стамбуле бывает так тоскливо! Холодно, сыро… На улицу не тянет. Сижу, читаю…

– А Муса этот… он кто?

– Сам он уже как бы местный. А вот дед его или прадед – из наших эмигрантов. Дочка у него работает в редакции. Муса русский хорошо знает. И дома у него основной разговорный язык – русский! Он этим очень гордится. Считает, что надо помнить свои корни и детей воспитывать на родном языке.

Небольшая книжная лавочка располагалась в полуподвале старого здания. Её хозяин – невысокого роста мужчина в тюбетейке и в стёганой жилетке поверх белоснежной рубашки – вышел навстречу посетительницам с радушной улыбкой и раскинутыми для объятий руками.