– Плохи дела…

Они брели по площади, которая неуловимо менялась. Она уже не выглядела такой бездушно-серой, какой была еще полчаса назад. Вокруг Белого дома, как искры надежды, то и дело вспыхивали стихийные митинги.

– Слушай, надо что-то предпринять на тот случай, если понадобится «скорая помощь»… Вон сколько людей уже собралось, а сколько еще подтянется?..

– Да, надо заняться формированием бригад медиков, а то бог весть что тут будет твориться к вечеру.

…В карете «скорой» отпаивали пожилую женщину. Глотая валокордин с видом человека, решившего принять сто граммов для храбрости, она то хваталась за сердце, то пыталась выглянуть из машины, едва не выпадая из нее. Медики в очередной раз успевали поймать ее за плечи, усаживали. Седой врач пытался урезонить свою беспокойную пациентку:

– Вы же пожилой человек, идите домой, что вы тут забыли?!

– Вы тоже не юноша, – она уничтожающе посмотрела на него, – однако сюда зачем-то примчались!

Врач покосился на молоденьких медсестер и, сдерживая раздражение, перевел разговор на тему здоровья:

– С таким давлением сердечный приступ вам обеспечен, если вы немедленно не возьметесь за ум.

– Господи! Тут вся страна с ума сошла, а вы от меня благоразумия требуете. Я бы, может быть, и не пошла, если бы можно было включить телевизор, радио и узнать правду… – и добавила едко, исключительно для седого врача. Мне, старой, тоже не все равно, в какой стране я сегодня проснулась…

Белый дом возвышался над людьми и танками безмолвной, белой глыбой, средоточием ответов на все вопросы. Если бы они были…

– Нужно срочно донести до руководителей и общественности правду о позиции Российского правительства, о политическом заявлении Ельцина! – кричал один оратор.

– Небходимо срочно распространить вести по всей стране, СМИ ведь молчат, – подхватывал другой.

– Очень важно обратить в свою веру регионы, добиться от них поддержки, – не сдавался первый.

Кубарев, примкнувших накануне к чрезвычайщикам, поморщился («Болтовня!») и кивнул своему новому начальству: мол, поговорить надо. Отошли в сторону, стали у подоконника.

– Давайте развернем на крыше антенну, оповестим радистов, чтобы были начеку, готовые сообщить всему миру, что тут у нас…

– У нас наработанные контакты со спасательной службой радиолюбителей еще со Спитака.

Полезли на крышу… Оттуда открывалось живописное батальное зрелище. Среди серо-зеленых громадин танков метались маленькие фигурки людей, белели вдали машины «скорой помощи»…

– Как будто Бондарчук «Войну и мир» наших дней снимает, – усмехнулся один из новоявленных спасателей-радистов, поглядывая вниз.

– Ну что, где наш начальник оперативного отдела, чего не командует? – спросил Кужугетов.

Кубарев даже не сразу понял, что это о нем речь. Да уж! Двенадцатого августа безработного полковника приняли на работу, а неделю спустя, девятнадцатого августа, он тащит коротковолновую радиостанцию, чтобы на весь мир передавать указы Российского правительства, того самого, которое ничего не сделало для того, чтобы защитить полковника, осмелившегося предсказать путч задолго до его начала…

В удостоверении, всем своим видом напоминавшим мандат образца семнадцатого года, значилось, что заместитель председателя Комитета по чрезвычайным ситуациям Юрьев является полномочным представителем Российского правительства. Юрьев мандат этот аккуратно свернул, потом снова развернул, чтобы уже через несколько секунд свернуть снова… Предстояло немедленно лететь за Урал. Но как? «У меня же в общежитии дети! Полный кошмар. Нужно срочно отправить мальчишек в Красноярск. Но на чью помощь рассчитывать? Никаких особых знакомых в Москве нет, подчиненных – тоже…» По всему выходило, что кроме как сотрудникам звонить некуда. Позвонил Римме, секретарю, домой – та трубку сняла после первого же звонка. Объяснял как мог ситуацию, сетуя, какие суконные слова для этого находит. «Ну разве кто-нибудь взвалит на себя ответственность за чужих детей? Сейчас нормальные люди только о себе думают…» Он так погрузился в эти мысли, что вздрогнул, когда Римма, думая, что плохо слышно, повторила уже громче: