Наши сведения о богатстве спартанских царей относятся в основном к периоду эллинизма, однако нет никакого сомнения, что и в более ранние времена сами цари и их ближайшие родственники обладали значительным имуществом и являлись наиболее состоятельными людьми в Спарте. Об этом свидетельствуют, например, огромные штрафы, к которым присуждали царей во время судебных разбирательств. Так, Плистоанакта в 446 г. приговорили к штрафу в 15 талантов (Schol. ad Aristoph. Nub. 858 f.), а Агиса II в 419 г. – к 17 талантам (Thuc. V. 63; Diod. XII. 78). Сам факт взимания с царей денежных штрафов – явное свидетельство того, что, по крайней мере уже в V в., спартанские цари имели право приобретать деньги и хранить их у себя в домах[32]. Штрафы, к которым присуждались цари, были, вероятно, соразмерны их состоянию.

О богатстве царских домов можно судить и по такому явному признаку, как содержание конюшен и лошадей. Так, царь Демарат (время правления – около 515–491) одержал победу на Олимпийских играх, управляя собственной квадригой (Her. VI. 70). Известно, что и сестра Агесилая II Киниска также выставляла четверку скаковых лошадей на состязании в Олимпии (Xen. Ages. 9. 6).

Сам Агесилай, по-видимому, был настолько богат, что мог себе позволить широкий жест – отдать половину доставшегося ему по суду состояния покойного царя Агиса II родственникам его сына Леотихида с материнской стороны. Плутарх поясняет, что это были «вполне порядочные люди, но сильно нуждавшиеся» (Plut. Ages. 4. 1). Столь необычайная щедрость Агесилая вряд ли объясняется его исключительной щепетильностью в денежных делах, как нас хочет уверить Ксенофонт (Ages. 4. 5). Скорее всего, прав Плутарх, объясняющий широкий жест Агесилая его желанием приобрести расположение сограждан (Plut. Ages. 4. 1). На примере Агесилая видно, что свои богатства цари успешно могли использовать для завоевания авторитета и вербовки в случае нужды энергичных сторонников.

В эпоху же эллинизма спартанские цари и их ближайшие родственники обладали такими финансовыми возможностями, что могли на собственные средства проводить дорогостоящие социально-экономические реформы. Так, например, имущество Агиса IV, которое он передал в общее пользование, заключалось в обширных полях и пастбищах, а также в 600 талантах (Plut. Agis 9). Мать Агиса Агесистрату и его бабку Архидамию Плутарх называет самыми богатыми спартанками (Agis 4). Конечно, это богатство нельзя сравнивать с сокровищами эллинистических царей, но стоит вспомнить, что Полибий называл самым богатым человеком в Греции некоего этолийца Александра, который обладал суммой в 300 талантов (XXI. 26. 9).

Хотя в Спарте и была сохранена царская власть, но принятие уже в архаический период целой серии законов против роскоши (сер. VI в.) лишило царей и их окружение очень важного для любых элит атрибута – возможности не только жить по иным, чем прочие граждане, стандартам, но и постоянно демонстрировать эти свои возможности в зримых категориях[33]. Традиционный спартанский образ жизни, включавший в том числе стандартизацию быта, в полной мере распространялся и на царей. Ведь граждане ждали от своих царей поведения, соответствующего общепринятым нормам. Цари, во всяком случае внешне, не должны были выделяться из общей массы граждан и демонстрировать свое богатство (Xen. Lac. pol. 15. 3).

Судя по некоторым данным, спартанские цари жили весьма скромно. Так, мы ничего не знаем о существовании в Спарте царских дворцов. Авторитет того или иного царя зависел не только от его военных успехов, но и от умения соблюдать принятые в его родном городе стандарты поведения. Образцовым в этом отношении был царь Агесилай, сумевший без каких-либо конфликтов с общиной просидеть на престоле сорок лет, отчасти благодаря демонстративно скромному образу жизни (Plut. Ages. 36). Как рассказывает Плутарх, он пользовался огромным уважением своих сограждан не столько за военные успехи, сколько за величайшую скромность, проявленную им в своей частной жизни. Вот что пишет по этому поводу Плутарх: «По возвращении в Спарту он сразу же завоевал симпатии граждан и всеобщее удивление своими привычками и образом жизни. Ибо он не вернулся, как большинство полководцев, с чужбины другим человеком, изменившимся благодаря чужеземным нравам и недовольным всем отечественным…; наоборот, вел себя так, как если бы никогда не переходил на другую сторону Еврота, уважал и любил все обычаи, не меняя ничего ни в пище, ни в купаньях, ни в прислуге своей жены, ни в украшении своего оружия, ни в домашнем хозяйстве. Даже двери своего дома, которые были настолько древними, что казались поставленными еще Аристодемом, он оставил в прежнем состоянии» (Ages. 19)