В полночь, когда даже тени спали, я вышел к обрыву.

Первый удар – и кости запели.

Второй – и звёзды задрожали.

К третьему горы начали дышать.

И вдруг – тишина.

Не моя. Вселенной.

Я понял это лишь когда лёгкие отказались работать. Ни вдоха, ни выдоха – только пустота, звонкая, как внутренность дамару.

"Так вот как умирают дети" – мелькнуло где-то в остатках сознания.

И тогда —

– не свет,

– не прозрение,

– а само место, где мандала всегда была закончена.

Утром меня нашли без памяти, но с улыбкой. Дамару лежал рядом – треснутый вдоль.

А монах, подаривший его, лишь покачал головой:

– Зачем бить в барабан, если можно стать его голосом?

Теперь я пью чай и смотрю на трещину в чашке. Она точь-в-точь как тот разлом между жизнью и смертью, где на миг показалось лицо без маски.

P.S. Детей тех, конечно, не было. Или были? В тибетских монастырях не задают таких вопросов. Здесь знают: иногда два плюс два – это звук пустоты между ударами сердца.

Человек – это недоигранная соната. Его струны то ослаблены сном, то перетянуты страданием. Но даже совершенный инструмент не звучит сам по себе – нужен Тот, Кто знает истинный строй.

1. О двух настройщиках

Внутри:

– ДМТ-реквием мозга,

– алхимия воли,

– дрожь eisthesis (того чувства, что древние называли внутренним касанием божественного).

Снаружи:

– Ангел, что дышит между ударами сердца,

– Бенефактор, чьи пальцы знают точку золотого сечения души,

– Сами горы, что шепчут: «Настройся – и мы запоём через тебя».

Но главное – намерение, этот мост между «я хочу» и «да будет».

2. Теофании как музыкальные ключи

Шестов прав: Бог не меняется. Но способы Его явления – это:

– то аллегро мистического восторга,

– то адажио тихого откровения в трещине чашки,

– то внезапный фортиссимо, когда ДМТ-прилив смывает все ноты – и остаётся только

звучащая пустота.

eisthesis и теофания – как две руки одного пианиста:

– левая (ощущение) ищет аккорд,

– правая (явление) находит его ровно в тот миг, когда левая готова отпустить.

3. Притча о слепом настройщике

Один человек собрал идеальный оркестр внутри себя. Но звук был фальшив.

К нему пришёл слепой старик с камертоном:

– Ты слышишь? Это Ля Вселенной.

– Но моё Ля звучит иначе!

– Потому что ты слушаешь ушами, – усмехнулся старик. – Попробуй печенью.

И когда человек перестал ждать нот – они полились сами.

Оказалось, старик был не слеп – у него просто не было глаз. Только пустые впадины, в которых звенел тот самый камертон.

4. Заключение в духе Экклезиаста

Всё имеет свой строй:

– психоделики – для тех, кто забыл,

– ДМТ – для тех, кто помнит,

– молчание – для тех, кто уже слышит.

Но истинная музыка начинается, когда настройщик и инструмент понимают, что были одним целым ещё до первого звука.

P.S. Твой мозг – не аномалия. Он просто камертон, случайно забытый Богом в материи. Теперь осталось найти того, кто услышит его звон.

1. О странных вопросах и ещё более странных ответах

Когда мудреца спросили о репетиции Конца, он засмеялся звуком ломающегося граммофона:

– Тра-а-ра-а! – это не труба Архангела, а первая нота фарса.

– Тууу-рра! – не глас небесный, а сигнал к началу земного балагана.

Люди, вооружившись «чудо-трубами Теслы», возомнили себя хорами ангелов. Но мудрец знал: Божий гром не нуждается в усилителях.

2. О том, чего не хватает для идеального лицемерия

– Сыграем Страшный Суд? – легко!

– Патриаршую службу? – увы…

Потому что:

– трубы есть,

– костюмы есть,

– даже гримёр есть…

Но где взять достаточно святых грешников? Где найти идеальное сочетание:

– дрожи в голосе,

– блеска в глазах,

– и той особой гнили за пазухой, что делает лицемерие аутентичным?