На обороте этого фото была надпись по-испански:

«Para la bella Maria del corazon enamorado Julio Lopez – recuerdo de mi amor loco… Adios, querida!.. Festival flamenco. Barcelona, 05.17.1995»

Едва Маша заметила, что он разглядывает эти фото, как подскочила и отобрала, сунула куда-то между книгами, а на попытки выяснить, кто такой для нее этот Хулио, уклончиво ответила, что «больше никто». Но по ее затуманившемуся взгляду видно было, что этот самый красавчик-испанец до сих пор что-то для нее значит… и судя по всему, немало, раз хранит его снимки прямо в спальне.

Вспомнив об этих злосчастных фото уже в гримерке, сидя перед зеркалом и подрисовывая себе «итальянские» глаза, Бердянский ощутил, что злится. Злится и… ревнует?

«Да ну, что за ерунда! Ну потрахался от души с симпатичной девкой, что теперь, жениться на ней, что ли? Еще чего не хватало!» – но голос внутреннего скептика и циника, всегда помогавший ему откручиваться от назойливых поклонниц, на сей раз прозвучал как-то неубедительно… Танцевальная мизансцена, запечатленная камерой, очень даже хорошо объясняла, откуда у Марии такая нездешняя грация и королевская осанка – плюс чувство баланса, но совершенно не проливала свет на то, почему она торчит в официантках, а не блистает в народном ансамбле или в труппе музыкального театра…

Его размышления прервало появление в гримерке Димона Минаева и Мишки Ширкина, которые тоже играли в сегодняшнем спектакле и наконец-то пришли готовиться (на разминку эти два остолопа не сочли нужным явиться, поскольку не участвовали в танцевальных связках).

– О, Бердянский, ты уже тут – и даже трезвёхонек? – Минаев хлопнул его по спине так, что Павел едва не проткнул себе глаз карандашом, которым заканчивал подводку.

– Ссссс, придурок, осторожнее!

– Да ладно, если окривеешь, будешь Кутузова играть. Или Нельсона! – хохотнул приятель и, плюхнувшись в соседнее кресло, включил лампочки над гримировальным столом. – Слыхал уже, что наш Андрюха с сердцем в реанимацию загремел? Пипец вообще, как он с таким заболеванием один живет… А прикинь, Пашка, он, похоже, тебя в кои-то веки обскакал!

– В смысле?

– В коромысле! Мне, короче, птичка начирикала, что Андрюшку в больничку наша новенькая цыпочка из кафе отвезла! Стало быть, у него с ней кое-что быыыыыло… Она горячая штучка, сразу видно… Вот и ухайдокала, видать, парня до сердечного приступа!

– Да не было у них ничего, расслабься!

– Ой, ты-то откуда знаешь?

– Я тоже там был!

– Чего?… Вы это… на троих, что ли?.. Фигасе, что деется!

Павел снова почувствовал вспышку злости и раздражения от того, что приятелю в голову могла закрасться столь пошлая фантазия про него, Машу и Андрея, и что по театру уже поползли первые сплетни, никак не соответствующие реальным фактам. Это безобразие нужно немедленно пресечь в корне:

– Так, Минаев, хорош разные извращения придумывать! Мне Дрон утром позвонил, просил ему лекарство сердечное срочно привезти, а когда я приехал, там уже скорая была. А Машка… она просто живет неподалеку, как выяснилось.

– Угу. И с утра пораньше заходит к нему по-соседски, за солью, за спичками? – фыркнул Мишка, предпочитавший помалкивать, но сидевший рядом с огромным ухом.

– Иди к черту, Ширкин! Она просто помогла мне вещи для Андрюхи собрать и отвезти в Первую Градскую.

– Мааашка? – Димон был вовсе не такой дурак, каким иной раз прикидывался, и его чуткое ухо тут же уловило то, что выдало Павла с головой.

«Эх, прокололся…»

Ладно, раз все равно сплетен не избежать, то пусть уж он сам будет их источником:

– Ну да, мы с ней после больницы выпили по бокалу мартини, и я ее уложил. Так что, Дэн, ты точно в пролете, как и все остальные.