Ай, беги по полю, иди по полю, ползи.

В недоверии по колено, по рукава в грязи.

Пусть нельзя – у тебя отродясь нет такой нельзи.

Пусть не знаешь, куда ползёшь – рисуй на предплечье карту.

Да разверзнутся тучи! Да протянется вниз рука!

Но…

Одна подножка южного ветерка.

Одно самое из событий срастается с ДНК.

Дерево не покинет пределы парка.

Ветер всё не уймётся, страницы столиц листая.

Не вините дерево: ветви не отрастают.

Человека спасут – это дело единственной

Вечности.

Дерево, как человек, теперь

искалечено.

Одолень-трава

Солнце вымигнуло, стесняясь, в прорезь облачных врат.

Кто сказал, что я воин? Кто сказал – я солдат?

И́з ночи в день я несу на шее солнышко-коловрат,

точно уже с ума

третий десяток лет

сама себе враг и щит.

Да хранит он меня в бою.

Больно знакомый профиль вымазал

пламенем небеса.

В объятья твои по млечному вылезу.

Не помогай – сама.

Как это вынести,

выскрести,

перевести

молчание в голоса?..

Вместо тебя – тьма.

Вместе с тобой – свет.

В нём шёпот мой разыщи –

и я для тебя спою.

Сбереги меня, одолень-трава. Сбереги.

Обними меня, одолень-трава, от борьбы,

отними меня, отдали от хромой беды,

сжавшей ржавый клюв на моём запястье.

Её зубы о́стры, аки ножи, ну а я слабак.

Я не жну плодов, да и сею соль с лица и табак.

Соль-мажорное на́ людях выжмется кое-как –

ли-минор в грудине гвоздём останется.

Всё пройдёт, всё пройдёт – заклинанье в огонь несу я

на ладони, бережно, как твоё имя – всуе.

Ты ещё увидишь, как я за тебя станцую,

если буду носить на шее твой коловрат.

Папочка, ты, конечно же, там рисуешь?

Откуда иначе взялся такой закат?..

Ь

Я тебя – мягкий знак. Потому что не знаю – любовную.

Потому что мой пульс учащают другие книги.

Я тебя – забывать. Потому что запомнить – более,

чем позволить себе могу. Ты не снимешь мои вериги,

телефонным шнуром опоясывающие шею.

Я привыкла к тебе, как привыкла к своим лишениям –

но, в отличие от, не готова тебя отдать.

Инь и ян для меня чужее, чем ерь и ять.

Отпечатанный текст милее, чем от руки.

Раздевай, но не трогай голову и чулки:

там есть несколько шрамов, которые – не читай.

Там есть несколько текстов, которые – нищета:

приковать к батарее, кормить не дороже воздуха.

Я стесняюсь смотреть на солнце и трогать прозу.

Но к тебе прикасаться мне за доверие воздано,

значит, время разверить боль, пустоту и возраст.

Нас друг к другу приставили сторожевыми поэтами.

Вот и держимся в обороне, глядя не вверх, а вниз.

Просто я не умею – любовную.

И поэтому

я тебя – мягкий знак.

От-

вер-

нись.

Форточка

Иные форточки лучше не открывать.

Слишком свежий воздух; слишком легко дышать.

Слишком громко ухнут в тебе слова –

вот уже их почти что конница, вот их рать,

и становится слишком тесна кровать

для тебя, умноженного на два.

Вот же спутались – как наушники, вынутые из кармана,

не умеем действительно говорить, кроме как стихами,

да и после не разберёмся в своих стихах.

Короткое замыкание. Длинное замыкание.

Мало выгнать твой запах взашей из сердечных камер –

он застревает занозистой линией на руках.

В нарушении изоляции время закоротит.

Самое важное может случиться и взаперти.

Форточка запирается изнутри.

Нет, ты смотри на неё,

смотри,

смотри

и дыши, дыши из неё, покуда хватает места,

сквозь трахею, до альвеол. Представь себе, что ты – тесто,

изваляйся по горло в этом чёртовом сквозняке.

Потому что (допустим), если б я был Дантесом,

я хотел бы, чтоб в детстве стало чуть больше детства

и за миг отскользнул указательный на курке.