Во всём белом я шёл белым негативом по раскалённому позитиву. Через час негатив стал выбирать себе место для завтрака.

Каблуком выбиваю несколько сухих кустов, уплотняю и разделяю на части. На одну из частей бросаю сетку. Ставлю воду в консервной банке. Она легче котелка, а это выигранные граммы воды, которых может не хватить, чтобы остаться в сознании и выползти из песков.

Поджигаю. Кусок копчёной колбасы, твёрдости мумии Рамзеса, в надежде на такую же её сохраняемость. Когда бы ты ел её каждый атом с такой жадностью, счастливо оглядывая всё вокруг!?…

Чай для меня это всегда минуты торжества надо всем.

Забываю всё, и душа разливается, воспаряется, возносится даже незнаю куда. К чему тридцать лет смотреть в пупок чтобы достичь нерванны… налей стакан чая! Обязательно в стеклянном гранёном стакане. Я не понимаю фарфоровой посуды для чая. Мне нужно рассматривать чай сквозь стакан, любоваться преломлениями света и цвета его в гранях, как любуюсь преломлениями света и цвета в гранях топаза «чайного цвета»… Без подстаканника, обжигая пальцы и губы.

Обжигаю пальцы и губы. Завтрак сжат во времени.

Иду, не теряя атаки на горизонт.

Вдалеке что-то бежало. То ли шакал, то ли лисица… Остановилось, глядело на меня, затем побежало вновь. Птиц мало. Иногда в горячую синь зависают какие-то жаворонковые. Иногда грызуны выскакивают из под ног, и скорость исчезновения их чрезвычайна. Мелькание юрких ящериц обыкновенно. Поднял по ходу попавшуюся черепаху. Что-то в них есть неопознаваемое как в НЛО.

Солнце единым жёгом давит пустыню.

Живое исчезло, но я стоически не замечаю безумного жара, пыхавшего в лицо. Пройду день, а завтра буду знать что, сколько и по какой цене в пустыне.

Солончаки уже не попадались. Волны песка приняли все условия ветра да так и застыли до следующих его указаний. Иногда мелкочастотные песчаные волны, свободно выписываемые неведомой дореальностью, заворачивались, складывались и разбегались в столь заворот-волшебные иероглифы, что мне стоило труда преодолевать их гипнотизм. Если кто-то пишет из дореальности, кто-то должен считывать из надреальности… Воды на разглядывание иероглифов нет. К обеду пустыня была моей, и я шёл не испытывая ничего, кроме радостного полоумия.

Кожу с меня пустыня сдерёт, но попозже. Пытки на десерт. Дуэль с пустыней буду отдвигать сколько можно.

Обед роскошен. Та же колбаса, только кусок длиннее.

Я заслужил его, за спиной осталось много песка.

И вновь атака на горизонт.

Остановил ход лишь когда ориентиры на горизонте перестали быть различимы.

Первая ночь в песках. Кустарник всё ещё виден, но уже через минуты вынужден включить фонарик. Темнота всё больше сжимает. Луч фонаря лишь подчёркивает мою сдавленность тьмой. Звёзды проступили… и теперь Вселенная навалилась на меня всем своим мраком…

Я бегаю и судорожно высвечиваю сухие кустики и нервически выдёргиваю их. Рюкзак отчуждённо валяется. Место для костра готовлю наощупь. Сдавленному тьмой в диком месте почему-то кажется, что существование вообще не имеет обоснования, а уверенность не то что в будущем, а в следующей минуте противоестественна.

Наконец достаю спички. Кустарник вспыхнул и весело рассверкался, разгоняя во все стороны и сжавшую меня тьму, и все глядевшие из неё жуткие маски.

Я блаженно прилёг на рюкзак. Всё, я у себя дома…

Свет, тепло, радость, уют, печка и живой собеседник, говорящий весёлыми языками, что так хорошо будет и завтра, и потом, и всегда… и это всё – стоит лишь чиркнуть спичкой!!!!!

Я наслаждаюсь чаем и огнём сколько было кустарника. Огонь кончился, всё исчезло, и ночь облекла меня.