Переход к новым социально-экономическим и политическим реалиям, свершившийся в России в конце XX в., и фактически полная смена отраслевого законодательства обусловили объективную необходимость научного анализа причин и следствий, происходящих в праве процессов. Масштабность научных исследований значительно расширилась, но, несмотря на кардинальные изменения значительной части нормативных источников, «революционной» смены цивилистической парадигмы как «теоретического представления, методологических принципов и ценностных установок»[40] не произошло. Возможно, это объясняется тем, что в сфере гражданского права к началу рубежных преобразований сложилась устойчивая система объективных представлений о роли и значении данной отрасли в регулировании отношений, построенных на рыночных началах, а также об идеалах и принципах, сформированных в предшествующие исторические периоды.

За долгие десятилетия советского периода, в условиях тотального диктата идеологических установок в обществе не удалось полностью искоренить истинные представления о ведущей роли гражданского права в регулировании экономических отношений и хозяйственной деятельности, что позволило определенной (достаточно значительной) части ученых относительно «безболезненно» перейти к научному осмыслению и доктринальному толкованию новой реальности. Только благодаря отмеченным факторам исторический переход от одной общественно-политической формации к другой свершился мирным образом, и государству удалось предотвратить эскалацию конфликтов, вполне вероятных в подобной ситуации. Как справедливо отмечается в литературе, «суть конфликта в том, что новые идеи должны оцениваться по старым критериям, сформировавшимся под влиянием и для поддержания прежней парадигмы»[41].

Российская наука гражданского права, решительно «отбросив» идеологическую составляющую советских представлений о гражданско-правовых явлениях, практически бесконфликтно перешла к новым оценкам происходящих процессов и обновляемого нормативного материала. Тем не менее в первые десятилетия постсоветского периода развития отечественной цивилистики в основном решались задачи прикладного, практического характера, нацеленные на преодоление проблем, возникающих как в доктринальном осмыслении тех или иных новаций, так и в их практической реализации. Впоследствии на основе анализа сформировавшегося массива законодательных новелл и эмпирического материала объем (т. е. суммарное количество) цивилистических познаний эволюционировал в новую качественную составляющую, в связи с чем потребовалась выработка доктринальных представлений о тех или иных цивилистических явлениях и их систематизация, а также сопоставление с доктринами, существующими в иных правопорядках, с учетом причин и следствий интеграционных процессов последних десятилетий.

Включение в трактовку содержания доктрины учения о форме права позволяет предпринять попытку определения роли доктрины в системе источников гражданского права, но анализ этого важного вопроса необходимо предварить решением частной проблемы. Речь идет о характеристике одного из элементов содержания доктрины, все чаще встречающегося в современных исследованиях, в которых доктрина практически всегда оказывается связанной с «существующими установками юридического сознания»[42]. В литературе, посвященной этому вопросу, справедливо отмечается, что «обязательность юридической установки проявляется не столько в нормативном ее закреплении, сколько в отсутствии другой признаваемой юридическим сообществом рациональной реакции профессионала. Ее альтернативность закладывается в рамках юридического образования»