Что касается роли институционального и идеологического наследия, то значительную роль играют наличие или отсутствие проблем формирования государства и нации и степень их консолидации. Эти особенности во многом определяют как специфику риторики политических сил (например, повестку дня), так и частично результат их усилий по формированию национальной идентичности. Важность этого аспекта особенно заметна в странах, получивших независимость после распада больших государственных образований, обладавших имперскими чертами. Например, в государствах, возникших при распаде СССР.

Несмотря на попытки построить современное государство и гражданскую нацию, Советский Союз обладал чертами имперской организации власти (см., напр.: [Lieven 1995, Мелешкина, 2012; и др.]). После распада СССР задачи по формированию современных государства и нации, преодоления имперского институционального наследия встали и перед Россией, и перед другими новыми независимыми республиками. Как свидетельствует мировая практика, от официальной политики по формированию государства, риторики оппонентов и расклада политических сил во многом зависит успех при решении важных задач национально-государственного строительства, а именно консолидации центра государства, границ различного рода (политических, экономических, культурных и проч.), формирования универсальных институтов, обеспечивающих основные функции государства и взаимодействие между государством и гражданами. В Российской Федерации, как и в других возникших после распада СССР государствах, успешность решения этих задач связана с преодолением имперского прошлого, характеризующегося открытостью границ, ограниченностью или отсутствием универсальных институтов управления, правил и практик, влиянием клиентеллистских связей.

В новых независимых государствах, входивших ранее в состав СССР, обстоятельства, связанные с дезинтеграцией Советского Союза, нерешенность вопросов формирования гражданской нации и государства актуализировали противоречия между трактовками национальной общности, основанными на гражданских или государственных и иных, в том числе этнических, критериях; или, как определяет Р. Брубейкер, между «государственно-фреймированными» и «контргосударственными» трактовками. Первый вариант членства и идентичности базируется на принадлежности к определенному государству с его территорией и институтами, второй – на альтернативных основаниях. В связи с этим возникает второй важный вопрос – о том, какие особенности «государственно-фреймиро-ванных» и «контргосударственных» трактовок нации присутствуют в образе СССР, транслируемом различными политическими акторами России. Ответ на этот вопрос выводит нас на более широкую проблему условий и перспектив воспроизводства и (или) преодоления советского символического и институционального наследия, формирования государства и нации в современной российской политике и политической жизни других постсоветских государств.

Другой фактор использования прошлого для конструирования настоящего – характер политического режима и политического соревнования.

Развивая ренановскую метафору «повседневного плебисцита», логично прийти к выводу о том, что ведущиеся в публичном пространстве дебаты об историческом прошлом не всегда служат механизмом солидаризации, а, напротив, могут приводить и к дивергенции. Отличающиеся достаточной широтой, интенсивностью и продолжительностью публичные дискуссии способствуют формированию фреймов для интерпретации политических проблем и таким образом влияют на политические процессы и их динамику [Art, 2005]. Обеспечивая селекцию политически пригодного прошлого, публичные дискуссии с активным участием представителей политических элит способствуют поддержанию устойчивости ядра исторической мифологии того или иного сообщества. Прошедшие такой квазиестественный отбор исторические нарративы сами могут выступать фактором стрессоустойчивости сообщества, причем стрессоустойчивостью в данном случае является не просто способность адекватно реагировать на внутренние или внешние вызовы, но и способность мобилизовать внутренние ресурсы сообщества, не задействованные в рутинных обстоятельствах.