Ленинский план монументальной пропаганды можно рассматривать как первую попытку картирования мест памяти нового режима, предполагавшую «нанесение их на местность» с предварительной «расчисткой пространства», то есть сносом памятников старого режима. Несомненный интерес в этой программе представляет соотношение национального и интернационального. Так, из общего числа революционеров и общественных деятелей, которым предполагалось установить памятники (31), лишь 13 представляли русское революционное движение[13]. Тем самым применительно к революционным идеям и движениям ранняя большевистская топография памяти являлась поистине всемирной. Зато перечень деятелей культуры, философов и ученых был абсолютно «россиецентричным»: из 35 имен лишь Ф. Шопена можно отнести к представителям другой культуры (его молодость, впрочем, проходила в Царстве Польском, входившем в состав Российской империи); Т. Шевченко и Г. Сковорода, также включенные в этот перечень, – знаковые фигуры украинской культуры, теснейшим образом связанные, однако, с российским историко-культурным контекстом.

Гораздо более сложной задачей оказалось изменение паттернов исторической памяти, включая создание нового исторического нарратива, объясняющего революционные потрясения 1917 г. именно в контексте российской истории. В начале 1920-х годов решение этой задачи было предложено М.Н. Покровским, причем первые два тома его «Русской истории в самом сжатом очерке» получили горячее одобрение со стороны В.И. Ленина [Ленин, 1962, т. 52, с. 24]. При этом Покровский, по сути, выступил в качестве марксистского продолжателя «большого исторического нарратива», восходящего к карамзинской «Истории государства российского», и лишь попытался изменить его идеологическую валентность.