Таким образом, разъедающая Россию коррупция, от правительства до управдома, борьба с которой имитируется, на самом деле имманентна существующему строю, а потому неистребима. Официальная заработная плата чиновников самого высокого ранга действительно очень мала. Она и дополняется всеобщим «кормлением» от правительства до гаишника. В производственной сфере заработная плата не дает возможности семейному труженику выжить. И заработная плата пополняется всеобщим воровством.

Теперь мы должны подвести итоги наших рассуждений. Прежде всего, начнем с краеугольного камня марксизма – собственности на средства производства: Надеюсь, что мне удалось убедить читателя в отсутствии конкретного собственника и в том, что народу – рабочим и крестьянам – средства производства не принадлежат; рабочие остались пролетариями, лишенными средств производства, а крестьяне после их экспроприации тоже стали пролетариями. Собственность на средства производства имеет расщепленный чисто феодальный характер. Это можно представить в виде огромного пирога, который делится иерархией номенклатуры по принципу – чем выше пост, тем больше кусок.

В отличие от капитализма, где собственник средств производства свою прибыль получает открыто, основной доход номенклатуры – «дань», «налоги», «отчисления» или, точнее, «кормление» – тайный и официально преступный, подпадает под квалификацию взяточничества. Этим объясняется повальный характер взяточничества во всех «социалистических» странах.

Ограбление народа также имеет двойственный характер: нищенская заработная плата рабочих и крестьян примерно в 10 раз ниже, чем в США. «Теневое» же ограбление начинается от сельской лавки, где покупателя обвешивают и обсчитывают, от рабочего, который от своей заработной платы «отстегивает» (не я придумал это ходовое слово современного русского языка) кусок мастеру, ибо, вопреки теории, его заработная плата зависит не от его труда, его мастерства и квалификации, а от задания, расценок и премий, а это все в воле мастера. Продавец магазина отдает часть директору, мастер – начальнику цеха, а далее эти ручейки сливаются в огромную реку. По моим наблюдениям за прошедшими уголовными делами, каждый феод отправляет «наверх» две трети собранной дани.

Могут сказать, что государство борется со взяточничеством и привести примеры многочисленных процессов с суровыми наказаниями. Но это всего лишь эпизоды «феодальных войн». Громкие разоблачения (кстати, затем «спущенные на тормозах») по Узбекистану, Молдавии, Таджикистану и другим регионам, разразившиеся в период горбачевской «перестройки», производят впечатление «очищения». При этом затеняется то факт, что расследование коррупции в Узбекистане, и даже в Москве началось еще при Брежневе. Было ли обо всем этом известно в ЦК еще раньше, чем началось расследование? Об этом недвусмысленно сказал Горбачев: «В Узбекистан не раз выезжали работники союзных органов, включая работников ЦК, которые не могли не заметить происходящего. О негодных порядках с возмущением писали в центральные органы трудящиеся республики. Но должного рассмотрения эти сигналы не получили»[48]. Почему? Горбачев не ставит этот вопрос и, тем более, не пытается на него ответить.

Не говорит он и о том, какая судьба постигла жалобщиков.[49] Не рассказывает, как происходили, визиты эмиссаров центра: повсюду (в том числе и в Ставрополе, где он был «первым») были выстроены дворцы для приемов с банкетными и биллиардными залами, с бассейнами и саунами, где их ублажали за государственный счет всем, вплоть до женских ласк.