И ниже:

«– Не могу себе представить, чтобы председатель Совета Министров ставил вопрос о захвате власти. Подумайте. У кого же власть захватывать? Или тогда приходим к такому выводу, что у нас в Президиуме есть люди, имеющие власть, и люди, не имеющие власти».

Заметим вскользь, что Шепилов имел очень неприятную для многих особенность – он четко высказывал такие мысли, которые как бы висели в воздухе, но прочие почему-то никак не могли облечь их в формулировки. Вот и здесь – никто на всем пленуме не сказал так внятно эту простую вещь: а кому, собственно, принадлежала в тот момент власть? И кто был такой Хрущев?

А он был главой партии. Оппоненты его – по большей части члены правительства. Что весьма интересно.

Кто вообще сказал, что Хрущев на тот момент был первым человеком в государстве?

Ну, вот здесь-то все, вроде бы, просто. Кто председательствует на заседаниях Президиума? Кто стоит в центре трибуны Мавзолея на демонстрации трудящихся? Кто возглавляет делегации за рубеж? Да, наконец, кто ликвидировал Берию, заслужив этим искреннее восхищение буквально всех партийных работников, и не только их?

Тем не менее вопрос о том, какой пост в стране главный, тогда был не вполне очевиден. Напомню, только в начале 1955 года, когда был убран с поста главы правительства бывший союзник Берии Георгий Маленков, объявленный слабым и «теоретически несостоятельным» руководителем, – только после этого Хрущева начали именовать сталинским словом «хозяин». Но правительство он при этом не возглавил, как и государство; только партию… Главой правительства был Булганин.

Так вот, планируя устранить Хрущева, тогдашнее советское руководство предполагало вообще ликвидировать пост первого секретаря. Потому что Хрущев на этом посту просто мешал работе правительства, перехватывая его функции. Он был лишним.

Человек был лишним – или пост? А как же правящая роль партии? Здесь, конечно же, крылось множество подводных камней, но говорить о них поздно, река вообще пошла по другому руслу. Дело в том, что после смерти Сталина до самого июня 1957 года длилась эта неясность, когда никто не желал больше иметь в стране единоличного лидера (а всевластие Сталина в итоге приняло безумные формы, вплоть до того, что уже не работал механизм партийных съездов – пленумов, – даже заседаний политбюро/Президиума), и ключевые решения пытались принимать коллективно.

Вот и Шепилов пишет о договоренности внутри высшего руководства, достигнутой «у гроба Сталина», чтобы больше не было одного всесильного руководителя. Так что и избрание, с подачи Георгия Маленкова (тогда он был «первым из равных»), Хрущева первым секретарем ЦК в марте 1953-го заставило многих поднять брови: до того момента никакого «первого» не было. После чего именно Хрущев вскоре предложил, как уже сказано, снять Маленкова с поста главы правительства… Желавших поддержать эту идею нашлось достаточно. Маленкова не любили, и было за что (об этом речь еще пойдет).

Речь о том, что в ту эпоху, по сути методом импровизации, менялась вся структура организации верховной власти. И часто все зависело от личностей, а не институтов. Так, с коллективностью все меньше получалось, поскольку Хрущев явочным порядком все чаще решал вопросы сам. Причем любые. И дело было даже не в его партийной должности. Просто слишком часто руководство предпочитало, ради собственного единства, не спорить. Соглашалось с Хрущевым поначалу во всем.

Но в итоге в 1957 году все лидеры считали Хрущева уже не столько «первым среди равных», сколько никем, полностью провалившимся руководителем. А как должна была выглядеть структура управления страной после Хрущева, как следовало заново создать баланс между партией и правительством – вопрос открытый. Это, судя по всему, в верхних эшелонах не обсуждали, сначала следовало сделать самое очевидное.