А ещё, мечтатель и романтик, юноша Сосо, мог видеть мир иначе, чем его сверстники. Закрываясь в комнате и оставаясь наедине с собой, в его воображении рождались душевные поэтические строки. Жажда познавать и искренне делиться этим, были потребностью молодого Йосифа Сталина. Его новые стихи снова были полны свежести и откровения души.

В конце XIX века в студенческой среде российских семинарий распространяются протестные революционные движения. Ненависть к самодержавию и любовь к Родине. На летних каникулах Сосо посещал свой родной Гори и при первой возможности бежал к крёстному, Якову Эгнаташвили. Они сидели в зале за большим круглым столом в русском стиле из красного дерева, укрытом бардовой скатертью с кистями. На резных спинках стульев сцены из охоты с окантовкой незатейливого орнамента. Оба сидели полны достоинства, как равные среди равных. Грузный зрелый мужчина, купец второй гильдии, с закрученными вверх усами в домашнем халате и худощавый подросток, в чёрной школярской рясе семинариста. Здесь был другой случай: Иосиф нравился Якову, он был серьезный, целеустремленный, находчивый. Поэтому знатный купец платил за обучение своего крестника в семинарии. Мебель, дом, благородное происхождение достались Якову от деда, чей портрет висел в конце комнаты. Дед был в офицерской черкеске лейб-гвардейской казачьей сотни с кинжалом. А молодому Йосифу – горячее сердце горца, вольная, как ветер, душа и сообразительный ум достались от предков или сам господь прикоснулся к нему.

В это время он рассматривал резные фигурки на спинке рядом стоящего стула, где охотник загоняет оленя. Хозяин, как всегда, подзадоривал семинариста.

– А что бы ты сделал, если бы пошёл на охоту и встретил медведя?

Яков хитро уставился на щуплого мальчугана.

– Ты бы, наверно, выхватил кинжал и сразился с ним? – он помогал подсказкой, хитро прищуриваясь.

– Нет, батоно Яков, я бы начал играть ему на русской балалайке, а он танцевать русскую плясовую. Все бы аплодировали нам.

– А, если бы, он не захотел плясать?

– Я бы позвал тебя, батоно Яков, и ты б его поборол. Нам бы снова аплодировали.

Эгнаташвили был в восторге и обнимал Йосифа за плечи. Потом, вдруг, застыл.

– А зачем на охоту идти с балалайкой?

– У кого к чему охота, тот с тем и ходит. – быстро нашёлся Йосиф.

Потом он читал Якобу произведения Казбеги, где даны потрясающие картины необузданного нарушения человеческих прав, грубого попрания человеческого достоинства. Истинный трагизм мрачной и коварной действительности. А стихи Чавчавадзе лились словно ожившая песня горного ручья с чарующими картинами действительности…