Но прошла еще парадней, и наступил момент, когда это уютное ощущение спокойствия внезапно исчезло. Однажды, в послеполуденные часы, незадолго до наступления вечера, мое внутреннее состояние доверчивой открытости и приятия начало сменяться усиливающимся беспокойством, быстро переросшим в серьезный страх, а затем в полнейшую панику. Я понял, что непременно умру, если немедленно не выберусь отсюда.

В тех обстоятельствах у страха имелись некоторые разумные основания. Произошло несколько инцидентов: весьма близкое знакомство с маленькой, но крайне ядовитой лесной тварью; небольшое происшествие во время одной из вылазок в джунгли; разногласие с шаманом по поводу правильного принятия одного из растений. Понятное дело, маленькие оплошности могут повлечь за собой тяжелые последствия.

Когда я сообщил семье и друзьям, что отправляюсь в путешествие, большинство просто пожелало мне удачи, но практически сразу поступило два звонка совсем другого рода. Один от члена семьи, другой от приятельницы; не знакомые друг с другом женщины позвонили абсолютно независимо друг от друга и выразили беспокойство, пытаясь отговорить меня от поездки. Обе они обладают сильно развитой интуицией, к чему в ту пору я относился с большим вниманием и уважением. И вот, у одной был сон, у другой просто сильное интуитивное ощущение, что если я уеду, то уже не вернусь. Они чувствовали, что это путешествие готовит мне огромную опасность, и пытались заставить передумать. Я был весьма тронут их заботой, но все-таки решился ехать. Теперь же воспоминания об их предостережениях только укрепили во мне предчувствие, что живым я отсюда не выберусь.

Ум подхватил это все в охапку и понесся далеко за пределы здравого смысла, как он хорошо умеет делать. То, что поначалу было исследовательским приключением, теперь, казалось, стало буйно и неудержимо разрастаться вокруг меня, подобно непроходимым джунглям. Это уже было чересчур, но никакого выхода я не видел. Поговорил с глазу на глаз с лидером группы, но он уверил меня, что возможности уехать, по меньшей мере в ближайшие несколько дней, не представится: из-за неблагоприятных погодных условий Cessna не сможет приземлиться на заросшую травой посадочную полосу у реки. Разумеется, была альтернатива отказаться от любой деятельности и затихориться в отведенной мне бамбуковой хижине. Но кое-что помешало этому.

Вместе со все возраставшим страхом и уверенностью, что я непременно умру, если все так и будет продолжаться, появилось сильное ощущение, что все происходящее было уникальной, раз в жизни предоставляющейся возможностью для встречи с тем, что я тогда называл «целостностью». Осознание этого было весьма неопределенным и только сбивающим с толку, и тем не менее, очень интенсивным, так что становилось ясным, что чем бы ни была та мистическая сила, приведшая меня сюда, в эти джунгли, она сделала это с намерением открыть мне возможность глубинной трансформации и исцеления того, что я тогда считал собой: тела, души и духа. Отступить на безопасное расстояние означало упустить эту возможность и покинуть джунгли в том же виде, в каком я приехал: запутавшийся в противоречиях, с беспокойной и страдающей душой. Подобная альтернатива попахивала провалом и бессмысленностью: зачем нужна безопасность, купленная такой ценой?

Ближе к сумеркам эта внутренняя борьба достигла своего апогея. Ужинать не хотелось, и я сидел в крытом соломой общинном лонгхаузе, глядя мимо костра, тлеющего посередине, в окно в противоположной бамбуковой стене. Джунгли начинались прямо за ним, и дождь сочился сквозь листву, сливаясь со звучанием миллиона гудящих насекомых, в то время как тропический лес стремительно погружался в вечернюю тьму. Сильный страх продолжал терзать тело и ум. Ум пробегал по сценариям различных отвратительных возможностей смерти в джунглях, пульс стучал тяжело и быстро, поле зрения резко сузилось, чему виной была не только сгущающаяся темнота. Мне хотелось бежать, но единственным местом, куда можно было бежать, тем самым вернувшись к ощущению подавленности и поражения, была моя хижина. Так что я продолжал сидеть, неподвижно глядя в джунгли.