– У тебя есть идеи по пиару? Мы же должны что-то предложить, – спросила меня Наташа, выруливая с парковки на оживленный проспект, освещенный лучами солнца.

Я замялась, и она продолжила:

– Мы сейчас записываем новую песню, выйдет она месяца через два, и нам нужно сделать прогрев. Что такое прогрев знаешь?

Я покачала головой.

– Ну, это, скажем, нативная реклама: не слишком явная, но подготавливающая аудиторию. Когда артист выкладывает фрагмент вступления песни или цифры релиза, мол, ждите, будет что-то интересное.

– А если сделать необычную обложку и написать «скоро»? Ну, например, с девушкой, но со спины…

– Банально. Нужно больше вариантов. У нас будет брифинг с командой, где мы накидываем идеи, после выбираем лучшую и дорабатываем. Ты теперь тоже будешь участвовать, посмотришь, как это делается.

Честно говоря, я почему-то ожидала, что Озёрский встретит меня враждебно – наша первая встреча давала этому повод. Он стоял за стеклом и записывал песню: дубль, второй, третий – иногда выходил к звукорежиссеру, отслушивал материал и говорил: «Нет, не пойдет. Вот тут передавил» или «Надо чуть-чуть подержать тут, как думаешь?», порой команды по громкой связи через стекло ему передавал сам звукорежиссер. Я не всегда понимала их специфические словечки, но наблюдать за процессом было весьма увлекательно.

Сама студия оказалась небольшой, с тусклым освещением, обитой специальными шумопоглощающими панелями. Позади звукорежиссера был диванчик для двоих и еще – стена с вывешенными на ней гитарами и дипломами, а в углу – барабанная установка. Впереди – пульт с огромным количеством кнопок. Всё это было так любопытно!

Илья находился в маленькой комнатке, похожей на изолятор (как я себе его представляла), и перед ним был лишь микрофон и пустой пюпитр, а на голове – массивные наушники. Даже не верилось, что песни создаются в такой малопривлекательной обстановке. Да и записываются трех-четырехминутные композиции часами! И это еще не считая сведения звука, работы с аранжировкой… Пока мы ждали Илью, Наташа рассказала, что одну из его композиций записали в пятнадцати вариантах – от медляка до клубного дэнса, и отдали опытному критику на рассмотрение. Он послушал все, говорил: «Нормально», «Неплохо», «Вот это хорошо», а на четырнадцатом прослушивании прямо на вступлении оживился и сказал: «Ну-ка, ну-ка… Вот эта будет хитом!» Песню выпустили в этой, четырнадцатой версии, и она действительно несколько месяцев возглавляла все российские музыкальные чарты.

Наконец Илья вышел и, даже не глядя на меня, словно привык к посторонним в студии, схватился за полуторалитровую бутылку воды, с жадностью глотая прямо из горлышка. Потом отер лицо и шею полотенцем и с шумным выдохом сел на подлокотник дивана с Наташиной стороны.

– Отличная работа, поздравляю, – сказал в это время звукорежиссер. – Иди, послушаем.

Илья подошел к пульту, и Наташа словно бы невзначай подтолкнула меня плечом и сделала кивок головой в ту же сторону. Я не сразу поняла, что от меня требуется и зачем, но всё же встала по другую сторону от звукорежиссера, словно вникая в процесс. Озерский вновь не обратил на меня внимания. Они вовсю обсуждали детали будущего хита: что еще доработать, какие звуки добавить. Обернувшись на мгновение, я заметила, что Наташа делает фото на свой телефон и тут же делает мне жест, мол, отвернись и не привлекай лишнего внимания. Я так и сделала, хоть и чувствовала себя не в своей тарелке. Хм, это нормально, что, пока человек занимается своей работой – я сейчас об Илье, – его исподтишка фотографируют, наверняка чтобы слить это в сеть с какой-то двусмысленной подписью? Пахнет подлостью… Или это то, что называется здесь шоу-бизнесом?