Похоже, этот стих писался об данном моменте. Что произошло тогда? Кем я была? И данный момент – не сон ли из прошлого? Я снова проживаю его либо этот потолок видит меня здесь впервые. Тайна покрытая мраком, боязно открывать занавес, но билет в цирк уже куплен, все места заняты и дверь закрыта с той стороны. Откроется занавес, рассыплются стены, и может быть, я снова исчезну с глаз общества на долгое время, а может, одержу победу. Этот цирк… я собираюсь сжечь его. Со зверями либо без них, но больше не должно быть лавы во рту.
Квартира пуста, а я помню себя титаном…
«Ничего более бесполезного я в жизни своей не делала, и разве может таким образом проходить моя жизнь? Как она должна протекать, чтобы я чувствовала правильность моей дороги? Мой почерк превратился в сущий ад, когда я стала писать бесполезные вещи, но теперь, когда я выросла, я вижу эту бесполезность с такой простотой, безо всяких усилий что мне некуда бежать – она везде. Как люди так живут? Все наше бытие – мистика и чушь. Я не вижу смысла, я не вижу жизни, как ни смотри».
«Я хочу жить дома. Мало или много, больно или нет. Я хочу видеть семью. Лучше моих родных стен нет ничего в этом мире. Разве, что объятия отца. Я скучаю. Да. Знаешь, папа, как мне больно без тебя, без мамы, в городе чужом? Я бы хотела родиться, папа, в добром мире, в твоей семье, где детям не нужно покидать отчий дом, где родители живут вечно. Я мечтаю об этом рае. Я часто плачу по нему, о том рае, где я каждый час и миг вижу тебя. Папа».
Сколько личностей жило внутри этой девушки? Она то умирает во тьме, то бежит по жизни, как луч солнечного света. Наверняка, это было слишком тяжело. Я слышала, что ее превосходство над головами ровесников было явно для всех, кроме нее самой.
Однажды в наш дом пришла девушка с большими глазами, ее рыжая грива напоминала молодого льва. Шел второй год реабилитации. Я спросила, кем она была для меня, но ответ последовал на иной, немой ее вопрос: «Ничего не изменилось». Она целый день рассказывала о девушке с давно забытым именем, которую отлично знала. Не знаю зачем, в моем-то положении, но сердце проверяло ее слова на детекторе лжи.
– Я помню, когда ты зашла в наш первый класс. Ты пришла только на третий день учебы, и дети обусловили твое опоздание тем, что «она ехала с другой далекой страны». Сейчас смешно, но тогда все сказали, что ты «другая». Я помню, Маугли, который был зол на весь мир, почему он такой и почему он должен оставаться здесь. Сейчас я думаю о тебе, как о ребенке, прибывшем с другой планеты. Ты была изгоем с сильным протестующим характером, не волновалась о проблеме, что дети часто устраивали по твою душу «темные», ведь пыл «девочки с другой страны» не собирался мириться ни с одним из раздражителей извне. Я тоже была среди них, «извне». Дура. Я была на много слабее тебя, повторяла за стадом, и в глубине души, не понимала, почему мы поступаем таким образом с тобою. Потом случилось так, что мы пересеклись с тобою наедине один раз, второй… мне больше хотелось общаться с тобою, чем со стадом. Рядом с тобой я становилась самой собою, и это было так ново. Шло время, мы выросли, и я была уже на твоей стороне. Не представляешь, насколько ты была чокнутой, в хорошем смысле слова, – улыбалась девушка. Ее наворачивающиеся слезы на глаза показались мне чужими, как она. – Я скучаю, Лилиен. И я не хочу больше говорить о тебе в прошедшем времени. Как я сказала, ты остаешься такой же чокнутой, ничего не изменилось.