Мирра металась по кровати, по скомканной простыне и все никак не могла проснуться. Хороводы красок, запахов и звуков заволокли ее сознание, своей пеленой скрывая глубоко под собой всё, что делает человека человеком, как и всегда было перед пробуждением, таким же долгожданным и ненавистным как и сам сон. На этот раз она проснулась от собственного крика, сквозь сон ворвавшегося в уши. Она кричала от досады. Осознавать, что вновь ошиблась, что это был не он, было неприятно.

Это не было кошмаром – напротив, она ждала эти сновидения. Но всякий раз по пробуждению на нее находило столь сильное отвращение, что начинало казаться, что она никогда больше не посмеет не то, чтобы заснуть, но и даже прилечь. Но через несколько мгновений все проходило, отвращение к себе забывалось и хотелось вновь забраться под одеяло и уснуть, даже если всего на десять минут. Но уснуть поутру никогда не получалось, и потому Мирра всякий раз заставляла себя подняться с кровати задолго до звонка будильника.

Откинув одеяло, Мирра села. Тяжелое дыхание с хрипом вырывалось из горла, а сердце, казалось, стучало где-то в животе, и грохотало на всю квартиру, болью отдаваясь в висках. Без сил откинувшись обратно на подушку, она уставилась в потолок. За окнами брезжил рассвет окрашивая комнату в розоватые тона. Этот кошмар всегда приходил под утро, когда грань между явью и сном становилась особенно тонка. Иногда в такие минуты казалось, что в следующий раз она не сумеет вырваться, не сумеет проснуться, и так и умрет наверное в постели. Это пугало, но всякий раз вечером, падая без сил на кровать, она страстно желала вновь это пережить, и боялась, что однажды потеряет тебя в том образе. И на ее счастье, или несчастье, сон этот ей снился все чаще и чаще.

Смысла лежать не было, ведь все равно не уснуть, Мирра неспешно поднялась и не заправляя кровать отправилась в ванную комнату. Только там была возможность немного расслабиться и даже отдохнуть перед рабочим днем, тяжелым от своей давящей пустоты. Густая ароматная пена и шум льющейся воды заполняли гудящую бесплотными мыслями голову. Когда девушка выбралась из ванны, пена уже совсем сошла, а вода остыла.

Завернувшись в халат, Мирра отправилась на кухню. Привычно щелкнула пультом, включая телевизор, и набрала в кофеварку воды. Отыскала в морозящем почти одну только пустоту холодильнике кусок подсохшего сыра и несколько помидоров, в столе – черствый хлеб. Вот и весь завтрак, и то многовато для того, кого от лишней мысли о еде и не только начинает подташнивать.

– Надо бы вечером в супермаркет зайти, – пробормотала Мирра, захлопывая навесной ящик, где кроме пустой пачки от печенья и соли ничего съедобного не было. Даже заварки не было. И кофе заканчивался.

Так продолжалось уже почти год. Иногда дома совсем ничего не оставалось, и тогда она заходила в магазин, порой на второй или третий день, и закупалась так, что приходилось ехать домой на такси, а поднимать все пакеты домой за два раза. И сколь бы ни был велик соблазн купить продуктов только на день два, она знала, что в следующий раз за покупками соберется не скоро. А если купить сразу много, то можно пару недель потом не переживать. Хотя при ее скудном питании продуктов хватало на пару месяцев.

К тому же весь этот год Мирра не обедала на работе. Она никак не могла заставить себя отлучиться от рабочего места надолго. И весь перерыв сидела, будто в трансе, разглядывая свое отражение в мониторе. Девица там с каждым днем становилась все бледнее, а темные круги под глазами были все ярче, скулы – выразительнее.