В различных верах, странах, городах или даже семьях существовали различающиеся требования, относящиеся к минимальному возрасту, в котором для бракосочетания не требовалось родительское согласие, необходимость колец, клятв и способ обмена ими. В Цюрихе и некоторых других швейцарских городах наравне с такими общепринятыми правилами, как объявление брака, родительское согласие и церковная церемония, обмен клятвами также придавал браку законную силу. В Англии до 1753 года все, что было нужно для брака, – это лишь согласие пары; бракосочетание без соблюдения прочих формальностей считалось «действительным, но не легитимным». Те, кто обменялись клятвами без родительского согласия, но не завершили процесс бракосочетания, считались женатыми не полностью, однако не могли вступить в брак с кем-либо другим. Навсегда.

Один историк установил, что в XVII веке только у половины «женатого» населения брак был заключен в соответствии со всеми канонами. В Британии, чтобы решить проблему таких не совсем законных браков, реформами 1753 года была упразднена старая трехступенчатая система бракосочетания. С той поры браки должны были освящаться представителем церкви, требовалась церковная регистрация (в том числе в синагоге, или в молитвенном доме) с обязательным согласием родителей тех, кто был младше 21 года. Без соблюдения любого из этих пунктов брак считался недействительным.

Однако стоит упомянуть, что в Северо-Западной Европе супружество не являлось стандартом для взрослых людей вплоть до XVII века. Зная среднюю продолжительность жизни в то время, можно сказать, что большинство пар, вступивших в брак к концу третьего десятка, разлучались смертью еще за двадцать лет до смерти второго партнера. В одной английской деревне XVII века (но то же самое можно сказать о многих других деревнях) примерно треть женщин были старыми девами или вдовами, в то время как 20 процентов мужчин вовсе не были женаты. Если же учесть наличие детей, то количество супружеских пар возрастает до трети от всего населения (для сравнения: сейчас в Западной Европе этот показатель составляет 50 процентов).

В «домашних» странах мужчины незначительно превосходили женщин по численности. Заметим, что такое соотношение, как правило, совершенно не свойственно культурам с ранними браками. В социумах, где женщины сами зарабатывают, они достигают зрелого возраста в гораздо большем количестве. Там, где женщины ассоциировались в большей степени с ролью производительницы потомства, некой необходимостью на определенный период, которая связана с денежными тратами, они реже доживали до периода зрелости.

Из записей видно, что в некоторых деревнях Юго-Западной Франции было дважды зафиксировано одинаковое количество мальчиков и девочек. Наиболее безобидное тому объяснение – рождению мальчиков придавали большее значение, чем рождению девочек, и поэтому их появление на свет гораздо чаще и регулярнее фиксировалось в официальных документах. Однако есть и гораздо менее приятный, но признанный в качестве официального вариант – ранние браки приводили к детоубийству, формировали отношение к девочкам как к обузе или, в лучшем случае, объекту пренебрежения. Нужно принять во внимание, что в обществе позднего брака из-за приблизительно одинакового количества рождающихся мальчиков и девочек большое количество мужчин не вступало в брак (от 20 до 30 процентов – обычная цифра). В целом женатые пары составляли лишь треть всего населения. (Сегодняшние цифры по Западной Европе приближаются к 50 процентам.)

Следует отметить, что побочным эффектом такого положения дел являлось большое количество внебрачных детей. Высокие показатели были определены для стран «домашней» Европы. Во Флоренции в XVI–XVII веках один из десяти новорожденных был брошен матерью; в Тулузе подобная цифра возросла к концу века до двух из десяти, а иногда, в особо трудные экономические периоды, она поднималась до четырех из десяти. В 70-х годах XVII века в Париже ежегодно более 300 детей оказывались брошенными. Если сравнить эти данные с Амстердамом 1700 года, то окажется, что там было зарегистрировано только 20 незаконнорожденных детей при населении вдвое меньшем, чем во французской столице.