– Это же в другую сторону! – Возмущался комиссар.

– Это сейчас она – в другую. – Объясняли ему. – А потом повернет и будет в нужную.

Брать проводника, брат Ульрих не хотел из-за собственного тщеславия.

– Комиссар инквизитора! Важное лицо, а в город не может попасть! Это подрыв авторитета церкви.

В конце концов, оказавшись на дороге ведущей в Нюрнберг каноник решил, что авторитет церкви пострадает сильнее, если он не обратится за помощью. К мирянам он, впрочем обращаться не стал, а договорился с клириком придорожной церквушки, что тот пошлет, с ним знающего человека. Знающий человек оказался сторожем церкви. Он клялся всеми святыми, что бывал в Шаффурте не раз и дорогу знает досконально. Этот знаток, завел обоз комиссара в такие дебри, что выбирались они оттуда два дня. Тут, как на беду умер секретарь, Клаус Жук из Вены. Он с самого отъезда из Зальцбурга жаловался на здоровье, пожелтел не только взором но и телом и лежал на возу пластом. Это была существенная потеря. Оставшийся в наличии нотариус, конечно был не только грамотен, но и сведущ в крючкотворстве. Однако писал так, что разобраться в написанном, было под силу не каждому. Пока Жука похоронили, прошло еще два дня. От просвитера церкви, на кладбище которой хоронили члена его команды, комиссар получил нового проводника до Шаффурта, мирянина. На второй день, стало ясно, что и этот «знающий человек» заплутал. Хорошо, тут же, на дороге, наткнулись на пьяного углежога, который был родом из Шаффурта. Даже пребывая в состоянии умственной отрешенности, он уверенно вел брата Ульриха, по запутанным дорогам бургграфства. Когда до Шаффурта оставалось совсем ничего, на пути им попалась непотребная девица. Углежог страшно обрадовался встрече и заверил его преосвященство комиссара, что эта барышня доведет их до самых ворот, поскольку рядом с ними и проживает. А ему срочно надо, потому, что если он не повернет в сторону, то это в никакие ворота не лезет. Углежога отпустили, но взяли на заметку.

Впрочем, так оно было и к лучшему. Девица тоже была навеселе, поэтому отличалась излишней словоохотливостью. Иоганн Чмырь подручный инквизитора, сразу же, приступил к делу. Чмырь был виртуозом в своем деле, он мог вызвать на разговор кого угодно, а доверительную беседу мог вести бесконечно. Ему не было цены, когда его подсаживали в камеру арестанта, где сомневающийся в своей правоте еретик или нечистик изливал ему душу и раскрывал самые сокровенные секреты. Второй подручный комиссара, тоже без официального статута, Клаус Чмут, в отличие от Чмыря словоохотливостью не отличался. В трезвом состоянии. Язык у него развязывался после пары кружек хорошего пива. В трактирах, Чмут был бесценен. Он мог пить, с подозреваемым, кружка в кружку, пьянеть, но на ус наматывать. Нотариус преподобный отец Руперт был всегда наготове, чтобы перехватить пьяного Чмута, по дороге домой и записать все нужные сведения. Дело в том, что назавтра Клаус помнил все отрывочно или вообще ничего не помнил. Иногда отец Руперт, узнав, что Чмут пошел на дело, просто ложился на его место и спал, до его прихода.

В распоряжении Инквизитора было три повозки. Повозки были тяжелогруженые, но место куда посадить Маргариту Климентину нашлось. Чмырь пристроил ее на последней, справедливо решив, что вид пьяной шлюхи будет неприятен брату Ульриху.

Маргарита Клементина была рада оказанному вниманию. Смазливый Чмырь ужом вился возле нее. Он то запрыгивал на воз и ехал сидя с ней рядом, то спрыгивал и шел, держа ее за руку.

– Как армии распустили, никому мы стали не нужны. Сколько я и другие, после войны, намаялись в скитаниях. А потом слова отцу небесному, попали в Шаффурт. Ну, в город нас конечно пускают не охотно, но и тут господь смилостивился. Господин Ганс Тугоухий получил от бургграфа привилегию поставить трактир, у Венгерских ворот. Он нас всех и приютил. Теперь там, у него, что-то вроде общины.