– Ого!

– Вот то-то и оно! Вы, говорит, не подскажите, как оно, тут, у вас. Это он к Гансу, так. Словно к благородному. Ганс, про себя, подумал, что кто, из соседей ненароком подошел. Глядь – нет никого рядом. А, этот опять: «Вы не скажите, как в трактир пройти?» Ганс крутился, крутился, по сторонам – нет никого. Скажи, Ганс?!

Крестьянин, которого Юрген встретил у входа в деревню, энергично закивал.

– Точно! Все так и было. Оборачивается, ко мне, словно я не один, а кругом еще кто-то есть. Я весь вспотел. Он как ушел, я сразу – к Клаусу.

– Собрались мы возле Вальтера. Видим – идет. Не осенил себя и сразу: «Здорово!» Мы его связали, конечно.

– Конечно.

– Послали за фогтом. А, до утра, в сарае у Клауса заперли.

– У меня! – Подал голос, заросший черной растопыренной, как веник бородой мужик.

– Поставили стражу.

– Два моих сына, всю ночь охраняли.

– Утром хватились – нет, никого. Ворота на месте, замок на месте, крыша целая, а в сарае – никого!

– Может, подкопался? – Высказал разумную идею Войтеховский.

– Во-первых, подкопа не могло быть. У Черного Клауса, сарай на подмуровке стоит. Во-вторых, он связанный был, и вещи его там лежали, до начала следствия. Ни веревок, ни вещей, ничего не осталось. Испарилось, словно.

– Мои хлопцы глаз не сомкнули. Две собачки с ними были, и Клаус Пастух своего волкодава навязал.

– Собаки не лаяли, парни не спали. Утром фогт приехал. Открываем – пусто.

– Что фогт сказал?

– Ничего не сказал. Послал за преподобным отцом Готвальдом. Тот приехал, почитал молитвы и сказал, что будет писать в инквизицию. Дело это, он говорит – темное. Тут нужен человек, разбирающийся в подобных делах. Ждем теперь комиссара или самого инквизитора.

– Несовместно с высокой должностью, инквизитору по деревням мотаться.

– Это – как сказать. Тут еще случай был на дороге к Кахлерхугелю.

– Ну-ну!

– Проезжал там рыцарь фон Трокен-Кляйневайс. Достойный человек, хоть, по договору, остался в подчинении курфюрста. Так вот! В тот же день, брат, из Святой девы Марии, вез солод, пивовару Гансу Веселому. Смотрит: ходят по дороге рыцарь и его свита, как неприкаянные. И, все – без штанов. Брат Бенедикт ненароком подумал, что на них наскочили лихие люди и раздели. Потом, подумал, что они отбились, но с перепугу наложили в штаны и теперь вытряхиваются. Оказалось – не то!

– Не то?

– Не то, господин бакалавр! Они поведали брату, что у них отшибло память. Говорят, что ехали-ехали, а потом, словно гром небесный грянул и память у них начисто отшибло.

– Бывает.

– Бывает, то бывает. Только странность в том, что очнулись они без штанов и все побитые.

– Так, ведь – гром грянул.

– Только побитые они, очень рукотворным способом. У кого нос переломан, у кого – ребра. И, у всех абсолютно – фингалы под глазами, будто они с врагом сходились, не обнажив оружие, а на кулаках, как люди незнатного состояния.

– Вот это странно.

– У фон Трокена, ко всему прочему, яйца посинели и опухли. Словно его лошадь копытом лягнула. Рыцарь, тут же, на дороге, принял обет: дойти до ближайшей церкви пешком и покаяться в грехах ее приору.

Юрген Войцеховский проснулся в тесном сарайчике, наполовину забитом свежескошенным сеном. Сено было удивительно мягкое, потому, что это была трава не с основного укоса, а та, что сушили, когда окашивали межи и ограды. Он потянулся за трубкой, потом высек искру на трут и раскурил ее. Вчера, когда ему было предложено, с почетом переночевать в доме старосты, Юрген заявил, что человек он склонный к табакокурению и боится, что спалит дом, ненароком. Поэтому, желает переночевать в безопасном месте, желательно на сене, поскольку клопы не переносят запах полевых трав. Шеффены отнеслись к этому с глубоким пониманием, а Рыжий заявил, что он вообще спит на сене до холодов, так, как клопов не переносит из-за того, что уродился с тонкой кожей.