Но он не будет таким, вот уж нет. Рихард получил разрешение на строительство в Среднем Эддаберге два года назад, и его дом – прекрасный дом, симпатичная белая ячейка в сотовом квартале – был почти достроен. Скоро он навсегда оставит Младший Эддаберг с его синтетической жратвой, социальным жильем, дерьмовым куревом и ограниченным контентом. Он получит не только окна и белые стены, он получит доступ к тем конвентам, на которые ему раньше не хватало рейтинга. И сейчас не хватает, но ачивки «гражданин Среднего Эддаберга» и «владелец недвижимости» дадут недостающие позиции.

На самом деле Рихард с трудом представлял Средний Эддаберг, как и все жители Младшего. Он, конечно, ездил в Нижний Дабрин, Нижний Эльмар и другие города «социального» сегмента Эльбейна, но в Средних никогда не бывал. А о Старшем Эддаберге он понятия не имел – границы свято соблюдались как наяву, так и в сети. Даже контрабандный контент не проходил.

Рихард, конечно, считал это мудрым. Незачем дразнить людей, которые никогда не достигнут такого уровня. Говорят, из-за этого раньше революции начинались.

Рихард слушал голос как белый шум – Тодерик ничего не советовал и не критиковал, только выражал свое бесконечное недовольство, – до тех пор, пока не услышал слова «вопиющая некомпетентность». Это был единственный триггер, на который стоило реагировать.

– Никто из пациентов не может быть причастен к поджогам, – осторожно начал Рихард. – Мы провели конференции с медицинским персоналом и отделением психотерапии, и…

– Мистер Гершелл! – Аватар Тодерика обворожительно улыбнулся и поднял руку в сочувствующем жесте. – Эти слова показывают, что вы забыли о миссии компании! Вы ведь перечитывали поправки к уставу?

– Разумеется.

Разумеется, Рихард их не перечитывал. «Поправками» обычно назывались переставленная запятая или замена «специализированного фармакологического обеспечения» на «специализированное медикаментозное обеспечение» (далее – «фарм.»). Однажды Аби пятнадцать минут шуршал бумагой, поминутно извиняясь, пока не выяснил, что в этот раз о внесении поправок отчитались, поленившись передвигать запятые.

– Тогда вы и остальной устав перечитывали и помните, что совершенно не важно, в чем вас заверяет медицинский персонал. Их задача – благополучие пациентов. Это не они – «Сад-за-оградой». Если мы будем слушать врачей, центр лишат финансирования, а нас – общественных симпатий…

Рихард молча кивал. Тодерик был прав – на закрытых собраниях врачи и психотерапевты часто предлагали совершенно негуманные методы решения проблем.

Леопольд носился со своими пациентами и требовал для них медикаментов, а не общей терапии.

Особенно с девчонкой возился, этой… Марш Арто. Говорил, что она больна и ей нужно «настоящее» лечение. Можно подумать, она не могла лечиться дома – в социальной аптеке есть все лекарства. Если человек опасен для окружающих или себя, он может дать указания Аби и запереть двери.

Рихард не хотел ее принимать, связываться с настоящими больными было себе дороже. Пациенты с депрессиями нет-нет да выкидывали что-нибудь вроде демонстративного самоубийства, но их хотя бы можно было показывать на конвентах. Если, конечно, они попадали в «Сад» за то, что легко оправдать. Желательно – нарушали общественное спокойствие, угрожая демонстративным самоубийством, вот с этими работать одно удовольствие. Но Марш была не такая, нет. Ее никому нельзя было показывать, Леопольду в первую очередь.

Рихард пытался объяснить, что к ним ездят комиссии и держатели популярных конвентов, и что им показывать – людей на транквилизаторах? У них реабилитационный центр, а не сумасшедший дом. Сумасшедшим домом «Сад-за-оградой» был восемьдесят лет назад. И где теперь Марш Арто, где теперь Леопольд?