– Что, из-за меня одного? – удивился Матвей, не понимая, к чему всё это.

– Нет, конечно. Любой казак, ежели что, может ко мне напрямую обратиться. Дело начато серьёзное, и пока вы тут, я обязан вам в любом деле помочь.

– Благодарствую, запомним, – осторожно кивнул Матвей, продолжая недоумевать.

Поднявшись, полковник попрощался и двинулся куда-то к краю лагеря. Проводив его удивлённо-задумчивым взглядом, Матвей растрепал себе чуб, как всегда делал в минуту задумчивости, и, хмыкнув, негромко проворчал:

– Это чего сейчас было?

– Не бери в голову, – усмехнулся Егор. – Эти благородные все какие-то скаженные. Порой и сами не знают, чего хотят.

– Да уж, и не поспоришь, – усмехнулся Матвей в ответ.

Напившись чаю, казаки раскатали кошму и разлеглись отдыхать. Всё равно иного занятия пока не было. А что? Кони обихожены, оружие в порядке, так почему бы и не передохнуть? Казаки, это не строевая серая скотинка, которую унтера гоняют словно сидоровых коз артикулами всяческими. Хотя толку от тех артикулов, как с козла молока. В бою не выручит и в рукопашной не поможет.

Сорвав травинку, Матвей сунул её в зубы и, вздохнув, откинулся на седло, глядя в синеющее небо бездумным взглядом. Мысли лениво крутились вокруг неожиданного появления полковника. Зачем он приходил и чего хотел, никто так и не понял. Так что высказывание Егора выразило общее мнение. Казаки, блаженствуя, перекидывались ленивыми фразами, помогая друг другу таким образом элементарно не заснуть. Уж очень обстановка к этому располагала. Из этой нирваны Матвея выдернул неожиданный вопрос Романа:

– Командир, а ты ухваткам пластунским ребятишек крепко учишь, или так, только чтобы старшины отстали?

– Я, Рома, всё на совесть делаю, – проворчал, Матвей, не поворачиваясь. – И работаю, и дерусь, и учу.

– Выходит, ежели я сына тебе в учение отдам, из него может добрый пластун получиться? – не унимался приятель.

– Не всё так просто, брате, – вздохнул Матвей, поворачиваясь на бок и находя Романа взглядом. – Чтобы пластуном настоящим стать, одного учения мало. И старания тоже. Тут много чего в одном человеке сойтись должно. И сила, и ловкость, и характер, и даже чутьё. Вон, Егора спроси. Он должен помнить, как прежде пластуны себе учеников выбирали. Из нескольких десятков, дай бог, ежели одного возьмут.

– Это верно, – поддержал его казак. – Выбирали, приглядывались, а бывало, что и после выбора обратно отправляли. Потому как чего-то там не так с пацаном было. Чего именно, и не спрашивай. Про то только они сами ведали. Так что да. Не всё там просто.

– Ишь ты, наука, – удивлённо протянул Роман.

– Ещё какая, – кивнул Матвей. – Тут ведь мало, чтобы казачок крови не боялся. Нужно ещё, чтобы он к той крови вкуса не испытал. Чтоб не тянуло его зарезать кого. А так бывает, когда юный вой вдруг начинает силу свою понимать. Узнаёт, что он с ножом опаснее десятка простых рубак.

– Это ж откуда у него такое понимание? – не понял Роман. – И к чему оно?

– А как ты думал? Пластун, он в первую голову лазутчик. Тихо во вражий стан пришёл, всё, что нужно, узнал, и так же тихо ушёл. А чтобы так сделать, при нём ничего, что может ему помешать, не должно быть. Вот и получается, что для пластуна нож или кинжал первые друзья. Потому как даже из пистоля не всегда стрелять можно. Важнее тишину сохранить. Отсюда и ухватки всяческие, чтобы человека в один миг хоть голыми руками жизни лишить.

– Ты, Ромка, сам подумай, – продолжил Егор. – В станице уж сколько лет всего один пластун, да и тот считай недоучка. А почему? Да потому, что это люди особые. Вон, Матвея когда выбрали, мы грешным делом думали, ошиблись казаки. Ан, нет. Всё как они задумали, вышло.