Едва раб с мальчиком вышли, Лонгин заговорил первым:

– Не начинай, мама…

– Гай, я из кожи лезу вон, чтобы мы вернулись в Рим, чтобы твой сын выбился в люди. Сорок лет, Гай, – всю свою жизнь я коплю деньги. Я по крохам собираю состояние, которое позволит нам вернуть потерянное. Наше положение в римском обществе. О, боги, через сколько унижений мне пришлось пройти за это время! А что сделал ты?

– Между прочим, мама, – вспылил Лонгин, – я двадцать лет кровь проливал за Рим!

– И чего ты добился своим героизмом? – усмехнулась Корнелия. – Что ты приобрел? Богатство, славу, власть? С тех пор как умер твой дед, стараниями которого ты получил гражданство… Он был на все готов ради тебя! Отправился в Рим опальный, кланялся в ноги друзьям Кесаря. Ты не представляешь, через сколько унижений довелось пройти этому благородному человеку! И все ради тебя, для того, чтобы мы когда-нибудь смогли вернуться и вернуть то, что нам принадлежит по праву. Понимаешь ты это?

– Да понимаю я, мама! Но что ты от меня хочешь? Зачем ты меня терзаешь? – воскликнул Лонгин, отвернувшись в сторону. Корнелия подошла к нему и коснулась его плеча:

– Сынок, ты знаешь, как я люблю тебя и Гая. Прошу – займись, наконец, делом…

– Каким делом, мама? – возмутился Лонгин. – Торгашество ты называешь делом? Я – Гай Кассий Лонгин. Во мне течет кровь Кассиев и Корнелиев! Мои предки…

– Всё так, милый мой, всё так, – прослезилась Корнелия. – Но пойми – мы слишком много теряем, сдавая продукцию перекупщикам. Мы гораздо больше приобрели б, если бы…

– Об этом не может быть и речи. Я не замараюсь в торгашестве. Никогда! О, боги, за что мне всё это! – завопил Лонгин и бросился в подвал, где он часто скрывался, поругавшись с матерью, и где находил самое желанное – забытье. И теперь он с горя откупорил кувшин и, припав к его горлышку губами, жадно начать пить, изрядно проливая вино на свою тунику. Внезапно в подвале, где царил полумрак, Лонгин увидел нечто, что привело его в неописуемый восторг. Вскоре он вытащил из темноты на свет божий чучело, обряженное в парфянскую распашную одежду вроде халата, и бросился искать мальчика. Гая он нашел во внутреннем дворике, в затененной виноградными лозами беседке, где они с Филоном занимались грамматикой.

– Да забудь ты этих Приамов и Гекторов, – весело проговорил Лонгин. – Пойдем лучше займемся делом, которое тебе точно пригодится.

Отец с сыном взобрались на возвышенность, с которой открывался вид на всю округу. Вдали возвышались каменные грибы, высеченные ветром из известняка, совсем рядом несла свои шумные воды местная речушка, в ложбинах расстилались пашни, и зеленели виноградники, разбитые на залитых солнцем склонах холмов. Пока мальчик любовался красотою здешних мест, его отец, тем временем, был занят – ставил чучело, закапывая его шест в землю.

– Что это? – удивился отрок, обратив внимание на странные приготовления своего отца.

– Это, сынок, – улыбнулся Лонгин, – злой парфянин, который много лет назад обучал меня воинскому ремеслу.

Глаза отрока округлились от изумления:

– Это как?

– Смотри и учись, пока я жив, – усмехнулся Лонгин и, выхватив деревянный меч, нанес пару ударов по чучелу, которое вдруг завертелось, размахивая своими широкими руками.

– Здорово! – восхитился отрок. – Я тоже так могу!

– Конечно, можешь. Ты всегда должен верить в себя, в свои силы. Лови, – крикнул Лонгин, и маленький Гай поймал деревянный меч на лету. – Неплохо, – он некоторое время глядел на то, как сын управляется с чучелом, а потом покачал головой. – Гай, так не пойдет. Запомни главное. Меч – это продолжение твоего тела. Держи его крепко и сам твердо держись на ногах. Все движения должны быть плавными…