– Демобилизационное предписание? – спросила Маша.

– Есть, – ответил Сережа, роясь в планшете.

– Учетная карточка?

– Есть...

Они оба все-таки немного волновались. Начиналась новая жизнь.

– Справка из милиции?

– Вот она.

– Направление горвоенкома?

– Здесь.

– Пап, а на гражданском самолете мне можно будет с тобой летать? – спросил Вовка.

– На гражданском – запросто! – пообещал ему Сергей.

– Летная книжка?

Сергей порылся в планшете, поднял на Машу растерянные глаза.

– Тьфу, дура старая! – выругала себя она. – Летная книжка же у меня в сумке! Держи.

– Слава Богу! Ну, я пошел? – спросил снова Сергей.

– Ни пуха, – улыбнулась Маша.

– К черту, – вставил Вовка.

Сергей направился к дверям областного управления ГВФ, а Маша с Вовкой чинно уселись на скамеечке в палисаднике и уставились на эту дверь.

– Нету у меня для тебя работы, капитан, – говорил Сергею большой толстый человек лет сорока, сидевший за столом.

Ему было жарко, белая пропотевшая рубашка расстегнута, за широченной спиной на стуле висел синий форменный китель.

– То есть как это нет?! – возмутился Сергей. – Я же истребитель!

– Потому и нет. Ни пикировщиков, ни истребителей не берем. Был бы транспортником или тяжелым бомбардировщиком, взяли бы. А истребителей не берем... – Толстому человеку самому было тошно от этого разговора.

Сергей потряс у толстяка под носом своей летной книжкой:

– У меня сто семнадцать боевых вылетов! Шестьсот пятьдесят часов налета!..

– Не смеши меня, капитан, – устало сказал толстяк. – У нас в ГВФ вторые пилоты по пять тысяч часов имеют, а командиры экипажей и того больше. Так что засунь свой налет знаешь куда?

– Но меня же военкомат направил! Вот оно, направление... Я же летчик! Летчик, слышишь ты, бумажная душа?!

– Не кричи. Нам десятиклассника легче научить летать на пассажирской машине, чем тебя переучивать.

– Да я с сорок второго такое прошел, что тебе и не снилось!

– Один, что ли? – поинтересовался толстяк.

– Чего «один»?

– Один, спрашиваю, что ли, прошел? Или еще кто рядом был?

Сергей в отчаянии схватился за голову.

– Не паникуй, капитан. Устраивайся, обживайся. Заходи к осени. К октябрю откроем шестимесячные курсы наземной диспетчерской службы.

Сергей поднял голову, посмотрел на толстяка с ненавистью.

– Ты что же, мать твою в душу, меня – истребителя, боевого летчика – в наземную службу?! – Он перегнулся через стол, сгреб толстяка за пропотевшую рубашку, рывком поднял его со стула. – Окопались в своих кабинетиках, суки! Где ты был в сорок третьем, в сорок четвертом, в сорок пятом?!

Толстяк оказался на полголовы выше Сергея.

Он положил свою ладонь на лицо Сергея и коротким, могучим движением откинул его от себя. Сергей перелетел через весь кабинет, ударился затылком о стену и рухнул на пол.

Толстяк вытащил из-за спинки стула две палки, оперся на них и, раскачиваясь, вышел из-за стола, скрипя двумя протезами. У него не было обеих ног.

На спинке стула висел форменный синий китель с одинокой золотой звездочкой Героя с потертой муаровой лентой.

Толстяк подошел к лежащему Сергею, тихонько ткнул его палкой в живот и сказал:

– Ладно тебе... Вставай, не психуй. Давай поговорим спокойно...

На окраине города в глубине большого неухоженного двора – двухэтажный деревянный домишко.

Во дворе Маша и Сергей развешивали на веревках вещи, слежавшиеся в чемоданах за дальнюю дорогу. Тут были и немецкий плед, и шинели, белые медицинские халаты и шапочки, гимнастерки, короткая меховая американская летная куртка, детский ватный матрасик. Но венцом этого парада вещей был настенный немецкий плюшевый ковер с грустными желто-коричневыми оленями на ярко-зеленой лужайке под кроваво-красными лучами заходящего солнца...