И до возвращения Марины с работы иду сдаваться, придумывая детские оправдания. А о том, что ключ у меня в кармане остался, совсем забыл.

1990

По речке с водопадом и порогами спуститься надо. Как в романах Джека Лондона о Смоке Белью. Джек Лондон, деньги, любовь, страсть, золотоискатели, миллионы… Какие уж тут миллионы!.. Мы убегаем, спасаем свою жизнь.

Водопад небольшой, двухметровый, а дальше пороги и водовороты. И непременное условие спасения – спуск по этой речке. Пороги называются «Белая Лошадь», и нырнуть в них и уцелеть надо на деревянном коне верхом. Падая сверху, вода разбивается о воду. Внизу пузыри и будто мыльная пена, все бело от водяных завихрений. Если не ухватит водяной бог, значит, ты не грешен, не чужой. Нырнул один – выплыл, второй – выплыл. Третьему тонуть. А третий – я. Но сзади нас почему-то стена. Назад хода нет. И жена с дочкой умоляюще смотрят. «Папа, ты же большой и сильный». Я ныряю. Глубоко засасывает. Потом головой пробиваю воду вверх. Коня не теряю, зажал коленями. Плыву на своем деревянном коне к двум прежде вынырнувшим. Лица у них невнятные, но удивленные, что я уцелел. Даже страх какой-то передо мной. Словно мне кто из сильных мира сего помог, а они и не знали, что у меня такая «лапа».

Помогают, объясняют, как до станции добраться. Я снова с семьей. На станции – поезда. И – ходят! Доехали мы. Живем на казенной даче. Один из выплывших со мной – комендант дачного поселка. Выдал дочке игрушку – тряпичную куклу, большую, в дочкин рост.

Дочка, играя, неудачно рванула и разорвала куклу пополам: голова и ручки отдельно, попа и ноги отдельно. И рад бы другую купить – да негде. А жена зашить не может – ниток нет. Никакие магазины не работают. После войны за правильное понимание русского пути.

Иду каяться к коменданту. А тот у себя в избе свечечки ставит перед литографиями знаменитых картин нашего знаменитого художника, который нашу историю в лицах изображает. Стоит комендант перед литографиями и все угадывает, кто есть кто. Я коменданту сочувствую. Нынче время такое. Никто ничего не знает. Историки знаменитые по картинам знаменитого художника учатся. А литографии его вместо учебников идут.

Смотрю, а комендант-то новую литографию приобрел. Называется картина «От Чернобыля до наших дней». Стоят в кружок перестроечные и современные наши политические лидеры, будто обсуждают что, а лица у них светлые, даже светящиеся. Я коменданта за рукав трогаю и куклу показываю. Говорю, что готов другую купить.

– Ты что, миллионер? – он спрашивает. – Вот когда разбогатеем или атомом мировой капитал разрушим, то накопишь денег и иголку с ниткой купишь. Тогда и зашьешь.

А я и пикнуть боюсь, что у меня в кармане трешка завалялась. Уцелела миленькая. Только что делать с ней, в этой стране, – не знаю.

А комендант со мной все по-простому разговаривает, по-хорошему. Кажется даже, что по-товарищески.

1990

Живем в своей коммуналке. В своей! Отдельная, не смежная комната. Счастье: есть, где жить. И сосед в другой комнате неплохой. Кругом разруха. На улицах валяются трупы убитых собак и кошек, со снятой шкурой. Освежеванные, так сказать. Горят костры, вокруг них – подозрительные, обтрепанные личности. Добредешь до подъезда живым, заберешься в свою коммуналку, запрешь за собой дверь – и счастлив. За окном клубы раздражающего бронхи дыма. Все время кашляешь. Поэтому – чтобы спастись от дыма и гари – окна и дверь на балкон закупорили. Сосед с нами согласен, свое окно тоже задраил. И он кашляет, как с работы вернется. И ночью кашляет, слышно, как харкает и сплевывает в ночной горшок, который у него под кроватью стоит.