Где вторая? Где вторая туфля?!

Стоять! А труселя? Труселя-то мои где?

Стыдобища…

Всё, официально — это худший день в моей жизни. Если я переживу его, значит, я всё сумею, всё смогу и больше никакие проблемы мне нипочём.

…выбраться бы ещё.

Осторожно, превозмогая головную боль и тошноту, я тихонечко одеваюсь и встаю на ноги, бегло осматривая огромную и пустую комнату.

Лучше бы не смотрела.

Шкаф. Плазма. Тумбочка. Собачья лежанка. Молотов…

Затошнило ещё сильнее.

Стою я, распрекрасная, с одной туфлёй в руке, в платье, без труселей, и готова разреветься от бессилия и собственной тупости. Мухтар, зараза, цокает своими когтями так громко, что охота зажать уши руками.

— Тихо. — шиплю на пса, понемногу беря себя в руки.

Не раскисать. Не раскисать!

Пробираюсь на цыпочках в коридор и нахожу ещё одну туфлю. Подхватываю и её, выглядывая из коридора в комнату, откуда только что сбежала.

Спит, гад такой! Козёл! Воспользовался пьяной… мной!

Чувствую, как что-то мокрое касается моего колена, и чудом сдерживаю возглас ужаса. Пёс, такой же как и его хозяин, наглая рожа что-то нехорошее задумал. По морде, собачьей, вижу, собирается, зараза, гавкать.

— Тшшш… — треплю собаку по холке и пытаюсь договориться со свидетелем моего позора. Вроде бы у меня получается. — Ты же хороший? — шепчу одними губами. — Пожалуйста, не лай…

Компромисс, казалось бы, найден, только вот он меня не спасает.

Мухтар спокойно садится на свою пушистую задницу, наблюдая за моими осторожными движениями с тенью любопытства на бело-серой мордахе, а дверь-то закрыта!

Никогда! Никогда я не буду больше пить!

О! Моя сумка!

На ящике с обувью нахожу свою сумочку и, сочтя это хорошим знаком, берусь за дверную ручку.

Кому бы помолиться, чтоб дверь оказалась не заперта на ключ?

Щелчок разносится эхом в воспалённом сознании. Я бросаюсь в подъезд, спешно впрыгивая в туфли, и буквально падаю на свою дверь.

Сумочка. Ключи.

Дрожащими руками я тяну бегунок на молнии и зарываюсь в содержимое сумки. То ли меня ведёт в сторону, то ли у Молотова такая дурацкая дверь, но грохот сбоку заставляет меня замереть и покрыться ледяным потом. Дверь захлопнулась так оглушительно, что у меня сердце биться начало спустя долгие минуты ступора.

— Пф… — короткий выдох.

Нахожу ключи и победно сжимаю их в руке, нацеливаясь на замочную скважину. Мозг почему-то игнорирует тот факт, что я могу просто позвонить в звонок и папа мне откроет.

Щелчок сбоку. Заспанный Молотов и мой припадочный вскрик.

— Соседка? — покрасневшие зелёные глаза сонно щурятся. Он выглядывает за дверь своей квартиры, придерживая на бёдрах простынь, и недовольно морщится. — Девушку здесь не видела?

С шумом сглатываю треклятый кирпич в горле и выдаю:

— Нет.

— Спёрла, что ли, что-то… — ворчливо бубнит Молотов, закрывая за собой дверь.

Полный… персик.

Что это вообще было?

Папенька родненький, так он… не помнит ничего?

Кстати, о папеньке.

Слышу за дверью шаркающие шаги и инстинктивно вздрагиваю. Приглаживаю рукой волосы, не представляя, в каком виде сейчас предстану перед отцом, и вытягиваюсь по струнке смирно.

— Янись? А ты чего не заходишь? — папа кажется удивлённым и сбитым с толку. — Так хорошо погуляла?

Молчу, упрямо поджав губы.

Стыдно. Просто ужасно стыдно. Я подобного себе не позволяла в юности, а тут в тридцать лет домой утром припёрлась. Кажется, ещё даже немного пьяненькая.

— Понял. Молчу. — усмехается отец, поправляя свои очки для чтения. — Швартуйся.

Стараюсь лишний раз не дышать, представляя, какое от меня амбре, и просачиваюсь в собственную квартиру. Прячусь в ванной комнате, будто это какой-то бункер, который спасёт меня от всего на свете. И от ядерной войны, и от позора прошлой ночи.