– Готовили прорыв?

– Не просто готовили. Обеспечили. Только вот под ногами у них кто-то запутался. – Дон тянется за новой сигарой и добавляет едко: – Одна бестолковая Обережница, которой велели сидеть дома и которая вечно влипает в неприятности.

Хлопает входная дверь. Покосившись в сторону вошедших, Глава довершает:

– И не менее бестолковый ведун, вчерашний выпускник магической школы.

Рорик робко подсаживается к столу, смотрит виновато, довольная же Нора лезет со всеми здороваться.

Дон Теймур пожимает плечами.

– Угораздило же эту зелень вмешаться… Мало того, что они выправили Сеть; они ещё и Игрока запечатали в его теле!

Он с нескрываемым удовольствием смотрит на ведуна, тот стремительно заливается краской.

– Запечатали? – обычно степенный сэр Джонатан так и подскакивает на скамейке. – Тимур, ты ничего не говорил об этом! Выходит, теперь…

– Теперь, господа, мы можем начать свою Большую Игру и показать, наконец, кто в этом мире хозяин. Маркос, сын мой, и ты думаешь, что мы позволим пропасть женщине, которая предоставила нам такую возможность?

Озадаченно смотрю на дель Торреса-самого-старшего. Это он обо мне, что ли? Какую это возможность я им предоставила?

Тянусь к перилам, чтобы подняться – за время сидения порядком затекли ноги. Но вместо гладкого дерева встречаю влажную шероховатую холодную стену. С удивлением наблюдаю, как она растёт вширь, заполняя всё видимое пространство, и почти сразу меня охватывает густой подвальный холод, пробирающий до мурашек, до гусиной кожи, до костей. Потому что вместо уютной тёплой кухни-столовой с двумя пылающими очагами я оказываюсь на топчане в каком-то каменном мешке, иначе не назовешь, с сиротливым крошечным оконцем прямо под потолком.

***

Озираюсь по сторонам, но всё вокруг тает во мраке, только играют на каменных откосах отблески пламени – должно быть, во дворе разведён костёр. Да какое там окно – щель в два-три кирпича; крыса пролезет, а я нет, да и не допрыгну, от пола метра три будет. Но насчёт подвала я не ошиблась, потому что снаружи в оконный проём переползли одуванчики и клочья пырея, значит, проём вровень с землёй. Порыв ветра кидает снаружи горсть песка. Попала…

Ох, я попала.

Тотчас становится нестерпимо жалко себя, любимую и несчастную. Болит всё… да и не переставало болеть. К шрамам на руке, к ожогам прибавилась ещё и порядочная припухлость над левым глазом, куда меня так хорошо гвозданули, чтобы вырубить. На правую руку мне даже не хочется смотреть, но я всё-таки скашиваю глаза. Ничего не изменилось, не отросло. Сволочи, думаю в бессильной злобе, тряпку пожалели – руку мне замотать! И как я кровью не истекла! То-то у меня голова «плывёт» – кровопотеря, должно быть, сказывается. Поёживаюсь, потираю плечи, чтобы согреться – куртку с меня стащили, по-видимому, чтобы помёрзла, как следует. Доски, на которых сижу, голые, нет даже намёка на подушку и на классическую охапку гнилой соломы, о которой любят упоминать в романах. Двинув ногой – хорошо хоть не разули! – слышу звяканье. Лодыжку охватывает железный браслет, от которого к заржавленной скобе в стене тянется цепь.

И вдруг, несмотря на весь трагизм положения, меня пробивает на хихиканье. Нервное ли это, начало ли истерики – но мне становится смешно. Мизансцена под названием «Несчастная бесправная узница» выдержана на совесть. По идее, сейчас я должна удариться в панику, завопить, зарыдать, кинуться к двери, в общем – выдать весь набор, ожидаемый от глупой бабы, изнеженной домашним воспитанием и получившей впервые в жизни по физиономии. Малость поднажать – и меня можно брать тёпленькой и заставлять делать, что угодно, лишь бы не били.