Опять кровь, отмечаю в полнейшей прострации, глядя, как натекает под обмякшей тушей тёмная лужа. Тут и без того набрызгано, сколько же можно… Не могу я больше. Не хочу.

Чёрный как уголь ящер неторопливо сползает с мертвого тела и поворачивает к Игроку голову, играя солнцем в отполированной чешуе. Демонстративно, точно так же, как и его сплоховавший противник всего минуту тому назад, расправляет могучие крылья, покрытые колдовским, чересчур правильным, словно рукотворным узором. Когти пятипалой передней лапы многозначительно постукивают о мостовую. Жест настолько человеческий, что и угадывать не надо: что, мол, с тобой, мелочью, прикажешь дальше делать?

Игрок отступает.

– Ты-ы не посмеешь, – неуверенно говорит он. – Слышишь? Ты не сможешь мне навредить!

И, не рискуя далее, кидается в зев портала. Огненная струя, метнувшая вслед, успевает разве что подпалить ему зад. Переход схлопывается.

Ящер в досаде щёлкает зубами и переключается на нас. И… и меня знакомо примораживает к месту.

Рорик пытается воздеть посох, но получает по рукам сильным гибким драконьим усом и шипит от боли.

Огромная голова придвигается вплотную. Для того чтобы заглянуть мне в глаза, ему приходится наклониться и сильно согнуть шею, тем не менее, несмотря на неудобство, он не торопится.

На расстоянии полуметра от меня пасть, усеянная ровными крепкими клыками, каждый из которых в два раза длиннее и толще моего пальца. Мелькает раздвоенный язык. Янтарно-медовые глаза насмешливо щурятся. Голова чуть наклоняется, меня словно обнюхивают… От звука, похожего на щёлканье хлыста, невольно вздрагиваю: это дёрнувшийся ко мне на выручку ведун снова осаживается усом.

В этот жуткий момент мне приходит в голову совершенно неподходящая мысль о том, что ящер… – нет, Ящер! – просто непозволительно красив. Благородная голова идеальна, никаких бугров, ямок и шишек, не то, что у простака Гарма; изящно вырезанные ноздри, из которых долетает жаркое дыхание; раскосо поставленные глазницы. Лоб и щёки покрыты костяной бронёй. Он не просто хорош – он изящен в своей мощи, и даже костяной воротник смотрится украшением, а не грозной окантовкой из дополнительных шипов.

И кто сказал, что из драконьей глотки должно смердеть и нести падалью? Его дыхание освежено ароматом мяты и дорогих сигар.

Раздвоенный язык не спеша прикасается к моей щеке. Медленно, словно дегустируя, скользит вниз, к шее, к круглой горловине футболки… этаким интимным, я бы сказала, жестом. Мне даже слышится мысленный смешок. Я широко открываю глаза от внезапной догадки.

Ящер шумно выдыхает, снова обдавая запахом мяты и каких-то трав. Распрямляется. Видимо, дискомфортно ему так долго сидеть, согнувшись в три погибели. Протянув лапу, небрежно щёлкает когтем по оставленному Игроком копью и отбрасывает в сторону; оно приземляется с сухим стуком, как простая палка, после чего огни освобождённого круга медленно занимаются. Ящер внимательнейшим образом изучает обережную линию, переводит взгляд на Рорика, на его посох… и, развернувшись боком, подставляет ему крыло.

Жест достаточно красноречив: забирайся. Садись.

– Иди, – одними губами говорю напарнику. – Ты там будешь нужнее… там, куда он тебя отнесёт.

Он топчется в нерешительности.

– Иди, – повторяю. – Там каждый человек… каждый маг дорог. Тебя признали. Защита твоя работает, прорывов больше не будет. За меня не бойся.

– Он кто? – одними губами спрашивает ведун.

– Родственник, – усмехнувшись, отвечаю.

Он порывисто меня обнимает – Ящер при этом недовольно постукивает хвостом – и лезет на кожистое крыло, которое, согнувшись, само подталкивает его дальше на спину; там он и устраивается между двумя хребтовыми зубцами. Его посох сияет, напитываясь солнечным светом. Пока долетит – зарядится, думаю. Особенно, если солнце в тучу не уйдёт.