Первые из дошедших до нас сведений о благотворительности именно Сорокоумовских относятся к 1830 году.

Во время эпидемии холеры, с сентября 1830 года по январь 1831 года, в Москве приложением к газете «Московские ведомости»[61] выходили специальные «Ведомости о состоянии города Москвы». Ее главным редактором был тогда еще мало кому известный адъюнкт этико-политического отделения Московского университета Михаил Погодин[62], а подписывал каждый номер секретарь временного медицинского совета доктор Маркус. В приложении печаталось все, что имело какое-то отношение к эпидемии: обзоры, справки, рекомендации, объявления и т. д. В № 15 от 7 октября 1830 года (вторник) в ряду прочих объявлений напечатано: «…Временная Якиманская больница попечениями сенатора Брозина и доктора Броссе открыта октября 5-го числа. В пользу ея пожертвовали: первой гильдии купец Сазиков[63] 25 кроватей со столиками и денег 300 рублей, второй гильдии купец Сорокоумовский шесть кроватей со столиками, бельем и всеми принадлежностями, коллежский советник Коновалов 200 рублей ассигнациями. В помощники вызвались: титулярный советник Петр Делло и кандидат университетский Вадим Пассек». Спустя 4 дня в № 19 указывается, что «во временную Якиманскую больницу пожертвовали действительная статская советница Засвицкая пять полуим-периалов[64], московский купец первой гильдии Бородин 500 рублей ассигнациями. Сими пожертвованиями, прежде всего г-м Коноваловым и купцами Сазиковым и Сорокоумовским сделанными, устроена больница на 26 кроватей, а полученные [на сей предмет из казны] 3000 рублей по сие время остаются в целости». В № 57 от 18 ноября 1830 года: «…от неизвестного 60 кренделей [через] Сорокоумовского…» И наконец, в № 86 от 17 декабря 1830 года в напечатанной докладной записке курировавшего больницу сенатора Брозина: «В пользу Якиманской временной больницы вновь пожертвовано… через помощника моего Сорокоумовского от неизвестного на раздачу служащим при больнице солдатам один червонец».

Вряд ли стоит сомневаться, что таинственным неизвестным, передавшим в больницу 60 калачей и червонец (месячный заработок высококвалифицированного рабочего), был не кто иной, как тот, через кого передача была сделана, – купец второй гильдии Петр Ильич Сорокоумовский.

В начале 30-х годов XIX века почти всю Россию поразила эпидемия холеры. Все началось с юга империи, с морских портов Одессы и Севастополя. Видимо, страшную болезнь привезли на каком-нибудь торговом судне, проходившем через эти два крупнейших торговых узла. Отсюда болезнь быстро двинулась на север, без боя захватывая деревни, села, большие и малые города.

Люди гибли тысячами, эпидемия быстро переросла свои рамки и превратилась в пандемию, когда болезнь угрожала уже не отдельным городам и регионам, а всей стране и даже государствам-соседям. В Польше от болезни скончался командующий русской армией фельдмаршал Дибич[56], а в Белой Руси – родной дядя императора Николая I[57] великий князь Константин Павлович[58]. Не меньше, чем сама болезнь, бед творила сопровождавшая усиливавшуюся холеру паника. В народе ходили ужасающие слухи. Люди говорили, что «воду травят жиды», или «начальство», желающее извести народ. В городах убивали врачей за то, что они не могли справиться с болезнью. В городах возникали стихийные «холерные бунты», самый известный из которых разразился в начале 1831 года в столице страны Санкт-Петербурге. Четырнадцатого февраля напуганные невиданной ранее болезнью люди до полусмерти избили рыночных санитарных контролеров, которые, по их мнению, разрешали продавать «отравленные» холерой продукты. Тут же было решено уничтожить всех городских врачей, от которых не было толку. Стремительно разрастающаяся толпа двинулась в сторону центра города, сокрушая на своем пути все, что возможно было сокрушить. Полицейские кордоны толпа преодолевала легко, практически не замечая несчастных стражей порядка, безуспешно старавшихся успокоить народ. Неизвестно, во что бы это все переросло и сколько бы человек погибло, если бы вдруг перед обезумевшими людьми не появился сам император Николай I. Он вышел из кареты прямо перед приближающейся толпой, преградил ей путь и во всю мощь голоса крикнул: «На колени, мерзавцы! Шапки долой!» Этот окрик подействовал на людей как пощечина на истерика. Народ, которого не могли остановить сотни городовых