Хмурый слуга показал Пенелопе ее покои – три проходные комнаты, выходящие окнами на север. Свет загораживали три огромных вяза; древние узловатые деревья склонились друг к другу, словно старики, обсуждающие какую-то тайну.

Жанна помогла Пенелопе раздеться и расчесать волосы, напевая недавно разученную песенку – тихонько, чтобы никто не услышал: Рич недвусмысленно дал понять, что музыка в этом доме под запретом. Когда подруга ушла, Пенелопа устроилась у очага; ее мысли вернулись к памятной ночи в Лестер-хаусе.

После разговора с Сидни она лежала в постели без сна, переполненная гневом и смущением. Господь словно в насмешку заставил ее полюбить – ибо что это, как не любовь, если жизнь в разлуке кажется бессмысленной, – однако дал в мужья человека, которому она совершенно безразлична. Рядом крепко спала Доротея. Мысль о том, что Сидни женится на ее сестре, казалась Пенелопе невозможной, невыносимой, как мысль о собственной смерти. Осознание, что он ждет в музыкальной гостиной – «всю ночь, если потребуется», – волновало и тревожило, словно луна, притягивающая море. В конце концов, не в силах противиться этому зову, девушка выскользнула из постели навстречу ночной прохладе.

В спальне было холодно; в слабом свете луны серебрился пар от дыхания. Пенелопа потуже запахнула халат, накинула на плечи шаль. Не пристало являться перед Сидни в ночной рубашке, подумала она. Впрочем, для подобного свидания ночная рубашка подходит как нельзя лучше. Не давая себе времени на размышления, Пенелопа подхватила щенка, надела домашние туфли и, неслышно, словно призрак, вышла из комнаты.

Касаясь рукой стены, девушка двигалась по темному коридору. Наконец из-под двери показался серебристый луч света. Только тогда она осознала, что именно собирается сделать. В памяти возникло постыдное слово: прелюбодейка. Вспомнив скомканные, начисто лишенные нежности события брачной ночи, Пенелопа засомневалась, готова ли пережить подобное с Сидни, однако в глубине души желала, чтобы их встреча состоялась. Если двое любят друг друга, все наверняка происходит совсем иначе. От этой мысли внизу живота приятно затрепетало.

Пока Пенелопа боролась с чувствами, мужчина, ожидающий за дверью, стал казаться еще более чужим и далеким, воплощением греха, который погрузит ее душу в безбрежный хаос или, еще хуже, подарит удовольствие, которому она не сможет противостоять.

В темноте девушка наткнулась на стул; тот с грохотом упал. Подобрав подол, она бросилась прочь. Дверь отворилась.

– Стелла, любовь моя, вернись, – с тревогой произнес Сидни.

Пенелопа промчалась по длинному коридору, взбежала вверх по лестнице и остановилась лишь в спальне. Сердце колотилось так яростно, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.

– Что случилось? – послышался сонный голос Жанны с топчана.

– Испугалась, вот и все.

– Где ты была?

– Щенку понадобилось на двор, – ответила Пенелопа. Удивительно, как легко ей удалось солгать, и сколько еще раз придется сказать неправду, если она позволит себе поддаться искушению, а каждая ложь – новый грех.

– Так можно насмерть простудиться. – Жанна увлекла ее к себе под теплое одеяло. Щенок притулился между ними. Они уснули, а утром Пенелопа проснулась на топчане и не могла вспомнить, как там оказалась.

После этого Сидни исчез из дворца, но не из ее мыслей; его имя, словно погребальная песнь, неумолчно звучало в ушах девушки и не сходило с уст сплетников, строящих догадки о его судьбе. Он у сестры в Уилтоне; отправился в Ирландию сражаться вместе с отцом; уехал в Нижние земли[14]. Пенелопа не осмеливалась принимать участие в подобных разговорах, опасаясь, что случайно оговорится и выдаст свою тайну. Она хорошо помнила: любовь меняет человека до неузнаваемости.