And then believe me, my love is as fair
As any mother’s child, though not so bright
As those gold candles fixed in heaven’s air:
Let them say more that like of hearsay well,
I will not praise that purpose not to sell.
Сонет 22
Пусть я, не молодой уже мужчина,
Но молодость твоя во мне живёт.
Когда твой лик избороздят морщины,
Надеюсь, смерть меня уж приберёт.
Вся красота что образ твой венчает,
Лишь одеянье сердца моего,
В твоей груди давно что обитает,
Как и твоё, навеки лишь моё.
И потому я не могу быть старше,
Прошу тебя – себя побереги!
Как берегу и я сердец всех краше,
То сердце что ношу в своей груди.
Не думай своё сердце возвратить,
Умрёт моё – и твоему не жить!
Sonnet 22
My glass shall not persuade me I am old,
So long as youth and thou are of one date,
But when in thee time’s furrows I behold,
Then look I death my days should expiate:
For all that beauty that doth cover thee
Is but the seemly raiment of my heart,
Which in thy breast doth live, as thine in me.
How can I then be elder than thou art?
О therefore, love, be of thyself so wary
As I not for myself but for thee will,
Bearing thy heart, which I will keep so chary
As tender nurse her babe from faring ill:
Presume not on thy heart when mine is slain;
Thou gav’st me thine, not to give back again.
Сонет 23
Как тот актёр никчемный, от старанья,
Забудет роль на сцене и молчит
Иль как безумьем полное созданье,
В отчаяньи само себе вредит —
Так я с тобой робеющий немею,
Забыв слова о красоте твоей.
И кажется, любовь моя слабеет,
Подавленная силою своей.
Пусть за меня тогда расскажут книги,
Как сердце любит и как ждёт наград.
Мечтает как о сладострастном миге,
Сильней, чем те, что много говорят.
Учись внимать такой немой любви,
Глазами тонкость чувства улови!
Sonnet 23
As an imperfect actor on the stage,
Who with his fear is put besides his part,
Or some fierce thing replete with too much rage,
Whose strength’s abundance weakens his own
heart; so I, for fear of trust, forget to say
The perfect ceremony of love’s rite,
And in mine own love’s strength seem to decay,
O’ercharged with burden of mine own love’s
might: o let my books be then the eloquence
And dumb presagers of my speaking breast,
Who plead for love, and look for recompense,
More than that tongue that more hath more
expressed.
О learn to read what silent love hath writ:
To hear with eyes belongs to love’s fine wit.
Сонет 24
Мои глаза правдиво изваяли,
Твой лик мне в сердце, что стучит в груди.
Послужит тело рамой для скрижали,
Но лучшее искусство впереди.
Через глаза узри моё творенье —
Свой образ в мастерской моей души.
Где и хранится то произведенье,
Глаза твои, в ней окна-витражи.
Те светлые, прозрачные оконца,
Мне стать творцом, конечно помогли
Ведь через них заглядывает солнце,
Чтоб разглядеть тебя в моей груди.
Вот только глаз прекрасное искусство,
Не скажет нам, коль сердце будет пусто.
Sonnet 24
Mine eye hath played the painter and hath
stelled, thy beauty’s form in table of my heart;
My body is the frame wherein ’tis held,
And perspective it is best painter’s art.
For through the painter must you see his skill
To find where your true image pictured lies,
Which in my bosom’s shop is hanging still,
That hath his windows glazed with, thine eyes.
Now see what good turns eyes for eyes have done