– Зато вижу я. Мне нужно, чтобы ты связался с ними и кое-что предложил. Вместе с серебром, разумеется.

Такой огромной бани Скомороху прежде видеть не доводилось. Княжеские палаты казались сущей лачугой в сравнении с роскошью этого заведения, предназначенного для простых горожан. Мраморные стены с барельефами, тёплый каменный пол, просторные купальни и жаркие парные. Сюда приходили не мыться, а отдыхать.

Лёжа на подиуме, новгородец млел от блаженства. Жар раскалённых камней совсем не то же самое, что палящее солнце. Жар наполнял тело силой, в то время как солнце высасывало её.

В баню его вытащил Трифон, намекнув на серьёзную работу. Скоморох не спорил. В ожидании подходящего для мести случая, он помогал нищим в их непонятной борьбе. Непонятной – потому что кроме ненависти к властям, этих людей ничего не объединяло. Их помыслы были настолько размытыми, что ничего взамен нынешних порядков сумконоши предложить не могли. Вернее, предлагали каждый своё. С таким разнобоем во взглядах, они обречены были бороться целую вечность.

Тем не менее новгородцу эта возня доставляла удовольствие. Он подметил, что многие из тайного братства не столько стремятся изменить мир к лучшему, сколько получают, как и он, удовольствие от борьбы.

До сих пор основным занятием его знакомых было распространение слухов и сплетен, да устройство уличных представлений. Поначалу, плохо владея языком, Скоморох работал на подхвате. Затем ему стали доверять более серьёзные поручения. Пару раз он передавал какие-то свёртки нужным людям, а в лицедействах стал изображать то продажного чиновника, то иностранца.

Греческий язык новгородец понемногу освоил. Пара месяцев всего минуло, а он говорил так шустро, словно в Царьграде родился. Хотя в полной мере задействовать свои способности не получилось – сочинять на греческом он не мог. На русском же придумывал всякие дразнилки, вроде «Каллист в ухе глист», песенки похабные. Но что с того толку – кто здесь поймёт русскую речь. Пара новых приятелей – сумконош только и смеялись над его творчеством.

В бане они отдыхали долго. Плату здесь взимали только за вход, а потому посетители не спешили покидать заведение. Скоморох запросто проторчал бы до самого вечера, но Трифон напомнил о деле.

Он вытащил из сумки свёрток и протянул спутнику.

– Надень вот это.

В свёртке оказалась новая рубаха и украшенная дорогим шитьём накидка. В такое мог одеваться и богатый горожанин и средней руки чиновник.

– Зачем? – удивился новгородец. – Я доволен своей одеждой.

– Мы отправимся туда, где лохмотья могут помешать.

– Во дворец? – Скоморох скривил рожу.

– Вроде того, – ухмыльнулся товарищ.

Распаренное тело приятно обдувало ветерком. Мало-помалу на чистую кожу осядет пыль и ощущение свежести исчезнет. А пока идти никуда не хотелось, хотелось лечь в тенёчке и поспать пару часов. Но Трифон безжалостно протащил Скомороха через весь знойный город.

Неподалёку от старой стены Константина они свернули в переулок. Тот выглядел разорённым и покинутым, словно сюда никто не заглядывал с тех пор, как отбили город у латинян. Дома явно нуждались в починке. Стены были испещрены следами от стрел и клинков, покрыты длинными языками копоти былых пожаров, а кое-где камни и вовсе вывалились из кладки. Крошка и битый кирпич усыпали проезд, покрывая серым налётом остатки выброшенной из домов утвари, брёвен от перекрытий и крыш.

Из множества разрушенных домиков сумконоша по каким-то неясным признакам отыскал нужный. Открыв дверь без стука, он втащил Скомороха внутрь. Здесь царило такое же запустение, как и снаружи. Прихожая была пуста, лишь в углу на груде тряпья сидела нищая старуха, бормоча что-то под нос.