Анна, словно уловив в его словах ключ к собственным мыслям, погрузилась в раздумья:

– Интересно… ведь почти во всех культурах есть свои легенды о золотом веке – об утраченной гармонии, о времени, когда человек и природа были единым целым. Как будто мы изначально жили в каком-то райском состоянии, от которого нас отдалили.

Её слова прозвучали так тихо, что они могли бы остаться незамеченными, если бы не Виктор, который с нежностью сжал её руку.

– Вспомни библейскую историю о грехопадении, – мягко сказал он, – о моменте, когда человек вкусил плоды древа познания добра и зла. Это ведь не просто метафора обретения знаний, это миф о том, как мы потеряли первозданную связь с природой. Образ рая – не место. Это состояние души, в котором мы жили до того, как стали пытаться изменить мир под себя.

Анна посмотрела на него с задумчивостью, смешанной с теплотой:

– Знание дало нам не только возможность понимать добро и зло, произнесла она, – но и навлекло на нас ответственность, бесконечные моральные размышления, стремление к контролю. Кажется, мы больше не можем просто существовать – нам обязательно нужно преобразовывать окружающий мир.

Q.S., marginem scholia in librum aquae (Cod. Somn. Ex. Apocryph. IV:19)

Пока гребёшь к покою – вода шумит.

Когда отпускаешь вёсла – река несёт тебя домой.

Внутренний и внешний мир – как лицо и отражение в воде: разделены поверхностью, но связаны движением взгляда.

Лодка достигла берега, и тёплый, уютный шум поселка разлился вокруг, как будто их обнимали старые друзья. Анна с удивлением оглядела дома, давно знакомые, но сейчас почему-то выглядевшие иначе, словно окутанные лёгким ореолом новизны.

– Как здесь всё изменилось за какие-то два дня, – тихо произнесла она, почти сама себе. – Знаешь, я думала, что это спокойствие острова исчезнет, как только мы вернёмся. Но теперь я чувствую: мы можем сохранить его внутри. Это спокойствие не принадлежит месту, оно часть нас.

Её голос, как речной поток, наполнил Виктора необъяснимой радостью. Они пошли вдоль берега, а тёплый свет вечерних огней сливался с далёким отблеском их недавних приключений, оставляя в сердце чувство неизбежной гармонии между мирами – внешним и внутренним.

Мир внешний, мир внутренний – этот мир словно пестрый ковер, сотканный из наших восприятий.

Ветер стихает, и старинный город в туманное утро предстаёт перед нами сквозь пелену чувств и мыслей. Фасады домов, очерченные неясным светом фонарей, кажутся то величественными соборами, то ветхими лачугами – в зависимости от угла зрения и настроения наблюдателя.

Эбигейл Твигг, девушка с пронзительными голубыми глазами и воображением, более живым, чем стайка воробьёв на ветке, любила бродить по старому саду мистера Пиквика. Каждый куст, каждый камень, каждый луч солнца, пробивающийся сквозь листву, казался ей наполненным тайнами и историями. Древний дуб с его могучими корнями и раскидистой кроной был для неё не просто деревом, а волшебным замком, где жили гномы и эльфы.

Однажды, прогуливаясь по саду, Эбигейл поделилась своими видениями с мистером Пиквиком – пожилым джентльменом с добрым сердцем и щетиной на подбородке, напоминавшей ей мох на старой стене.

– Мистер Пиквик, – начала она, сверкая глазами, – этот дуб ведь не просто дуб, правда? Я знаю, что в нём обитает целая маленькая страна!

Мистер Пиквик улыбнулся, поглаживая свою бороду.

– Дорогая Эбигейл, – сказал он, – ты видишь мир сквозь призму своего воображения, и это прекрасно. Каждый из нас видит мир по-своему. Для садовника этот дуб – источник пропитания, для плотника – ценная древесина, а для меня – просто старый знакомый.