Троица Буратино, Мальвина, Карло – есть dramatis personae внутреннего алтаря: прошлое, будущее и страж настоящего.

В момент, когда дети отбрасывают страх и печаль, начинается transfiguratio temporis: пирог и чай становятся причастием возвращённой простоты. Присутствие здесь – не психологическая категория, а sacramentum lucidae quietis.

Stridens inua mentem excitat.

Te conviva, conviva tantum.

(Дверь скрипит – ум пробуждается.

Когда ты пьёшь чай – пей чай).

Так они вместе справились с беспокойством и сожалением, сделав шаг навстречу настоящему.

Настоящая криминальная драма что разыгралась однажды, в маленькой избушке на опушке леса, навсегда изменило жизнь героев нашего дальнейшего повествования. Эта история была переполнена хитростью, страхом и болью.

Но время шло.

Теперь семеро козлят превратились в крепких козлов. Они жили свободной жизнью: бегали по лесам, бодались для веселья и исследовали мир, который когда-то казался им пугающим. Однажды они собрались вместе и вспомнили ту давнюю историю.

– А как же волк? – спросил один из них.

– Жив ли он? Что с ним стало? – поддержал другой.

Никто не знал ответа. В итоге они решили отправиться туда, где когда-то началась их общая история.

Когда они подошли к маленькой избушке, которую узнали не сразу, их охватило чувство странного волнения. Постучали.

– Волк, волк, отвори! Мы пришли тебя навестить! – громким хором проговорили они.

Волк (из-за двери):

– Ой, да кто там? Не надо мне мешать! Уйдите!

Но козлы не уходили.

Один из козлов:

– Не бойся, волк. Мы просто хотим с тобой поговорить. Почему ты боишься? Мы же просто козлята, те самые, помнишь?

Волк:

– Ну, вы же… вы же здоровенные козлы! А я… я старый и больной. Мне и думать страшно о тех временах. Вы не понимаете.

– Почему же не понимаем? – отозвался самый младший из козлов. – Мы хорошо помним, каково это – жить в страхе.

Дверь слегка скрипнула. В проёме показалась измождённая морда. Глаза волка уже не сверкали, как прежде. В них не было ни хитрости, ни ярости, лишь усталость и недоверие.

– Вы правда не хотите отомстить?

– Правда, – кивнули козлы. – Мы долго думали об этом, волк. Страх прошёл, а за ним остались вопросы. Почему ты был таким? Почему охотился на нас? Был ли ты когда-нибудь счастлив?

Волк хрипло рассмеялся.

– Счастлив? Нет, не был. Я всегда боялся: что голод найдёт меня раньше, чем я найду еду. Вы были просто добычей, козлята. Вы не знали, но я боялся тогда не меньше вашего.

Козлы переглянулись.

– Тогда мы с тобой одинаковы. Но если ты одинок и боишься, разве не лучше впустить нас? Может, мы сможем чем-то помочь.

И волк, дрогнув, распахнул дверь.

В доме было темно и пусто. Волк стал тихим отшельником, которого забыли даже его инстинкты. Но козлы не ушли. Они помогли ему обустроить избушку, посидели рядом. А волк, вглядываясь в их бородатые морды, впервые за долгое время почувствовал тепло.

С каждым днём недоверие таяло, словно лёд под солнцем. Волк учился верить, уже не в то, что козлы простили его, а в то, что он может простить себя.

Q.S., marginalia in somnis (Cod. Somn. Bibl. Noct. IV:1023)

Non est fabula, sed palingenesia mythi. Это не сказка, но перерождение мифа.

История семи козлят и старого волка, в её данном преломлении, теряет черты морализаторского нарратива и становится сновидческой литургией памяти. Волк, некогда larva futuri – маска страха грядущего, становится daemon memoriae – духом пережитого ужаса, но уже обессиленного, ждущего не кары, а слова.

Здесь речь идёт не о морали, но о метаморфозе восприятия.

История не о прощении, а о том, что сказки, однажды ожив, требуют своего нового прочтения – уже не детьми, а взрослыми, которые всё ещё помнят, как это – бояться темноты…