– Я видел в больнице мужчину и девочку, – осторожно начал я, позволяя Наташке провести меня мимо ворот моего дома. – Они лежали в одной палате в детском отделении. У обоих одни и те же симптомы.

Я бросил на Наташку быстрый взгляд:

– Это вероятно так, выглядят они одинаково, хоть с врачами я и не разговаривал.

Наташка кивнула.

– Одинаково, это так?

– Лежат застывшие, словно статуи. Глаза и рот широко открыты.

Наташка крепче сжала запястье своей руки вокруг мое предплечья.

– И они… – Я на секунду задержал дыхание, а затем сделал глубокой вдох. – Из них исходит свечение.

Острые ноготки на секунду вонзились в мою руку, но тут же отступили. Им на смену пришли нежные пальчики, что прошлись по местам уколов вверх и вниз.

– Свечение?

Голос Наташки слегка охрип, но больше она ничем не выдала своего волнения: все так же уверено шла дальше, все так же бесстрашно смотрела вперед.

– Заметное только в темноте. При свете солнца его не разобрать.

Я остановился.

– И, Наташ, это свечение куда-то тянется.

– Тянется? – голос спокойный, взгляд все так же устремлен вдаль.

– Тянется к чему-то. – Я выдержал секундную паузу. – Или к кому-то.

Мы молча стояли посреди дороги. Парень и девушка. Она держала меня под руку. Я смотрел на нее, а она далеко за горизонт. Лицо разглажено, без единой морщинки. Спина прямая, дыхание ровное. Над нами свистел ветер и гнул к земле высокие сосны и тополя, подхватывая их листву и разнося по всей округе. Серое в тучах над нами сменялось черным, в дали тихо гремело. К земле во внезапном порыве стремились первые капли.

– Это он? – тихо спросила она.

Голос был практически не различим в громком завывании ветра, но я его слышал. Словно и не была ветра. Словно он шумел в другой, далекой от нас реальности.

– Я не думаю, – так же тихо ответил я.

– Это Перевозчик?

Я взгляну на Наташку. Она всем телом повернулась ко мне. Смотрела в глаза. Вопросительно, с мольбою и вместе с тем властно.

– Нет, малышка, это не он.

Мой голос звучал уверенно. Женщина всегда чувствует в мужчине эту непоколебимую уверенность. Именно она и внушает ей ощущение спокойствия, ощущение стены, за которой можно скрыться ото всех невзгод. И моя уверенность передалась Наташке.

– Спасибо, – прошептала она, опуская голову лбом мне на грудь.

Я почувствовал, как тяжелый камень упал с ее плеч, как ударился о землю, как пробил ее, как устремился к ядру.

– Но это все равно, что-то.

– Что?

Наташка подняла на меня взгляд, и я не смог смотреть ей в глаза. Я перевел взгляд на наручные механические часы, что все так же мерно тикали, не сбиваясь с ритма. Я вспомнил тот день, почти год назад, когда остановились часы моего друга по пути из школы, и мы потеряли целый час.

– Что-то другое.

– Мне есть, что еще рассказать, – продолжил я. – Не желаешь пройтись еще чуть-чуть, а затем я угощу тебя кофе.

– Звучит заманчиво.

И мы двинулись дальше вдоль аллеи, даже не осознав того факта, что почти десять минут в упор смотрели на то место, где в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом в автомобильной аварии погибла молоденькая девушка по имени Оксана, что просто хотела юбку покороче и работу поприбыльнее.

Мой рассказ не занял много времени. Мы успели сделать неполный круг вокруг аллеи, и уже возвращались назад, когда нас застиг сильный дождь.

– Бегом ко мне, – крикнул я.

Наташка коротко кивнула.

Мы рванули вперед, миновали дорогу, здание администрации, памятник Ленину, высокий зеленый забор, мою старую песочницу и застыли возле подъезда. Открыв дверь, я пропустил Наташку вперед и сам вошел следом. Громкий скрип деревянных ступенек советской эпохи вывел нас на второй этаж, где я своим ключом открыл входную дверь и нас с радостью принял в свои объятия ласковый полумрак моей квартиры обеспеченный высокими соснами перед окнами.