Вот и сейчас, спустя более 40 лет, он стоял в верхней точке проспекта, напротив величественного здания театра со стороны музея имени Малевича. Активно разминая суставы ног перед давно ставшей привычкой, еже утренней пробежкой.

Этот ритуал, а это был именно ритуал, Казанцев стал совершать на следующее утро после переезда с рабочей окраины города в самый его центр. Бесшумно ступая мягкой, пружинистой подошвой прекрасного образца спортивной обуви по серо-красным плитам старинного проспекта, Казанцев всеми клетками своего прекрасного организма ощущал безусловную правильность нахождение его на этой улице. Нет он не пытался доказать правомерность своего присутствия ни этим глазам – витринам старинных особняков, ни ранним прохожим, застигнутым в предрассветный час суетной надобностью, ни надменным жильцам – старожилам, ревностно оберегающим покой «старого города» от навязчивости нуворишей.

Доказательства не требовались. Этот проспект был достоин ЕГО и его ритуала. В этом покоренном им месте силы, Казанцев, как император победитель взирал на свои новые владения, каждый раз отмечая их величественную красоту и богатое убранство.

– Доброе утро Сергей Сергеевич! – за спиной Казанцева послышался мягкий вкрадчивый баритон.

Казанцев вздрогнул от неожиданности и обернулся.

– А, Владислав Борисович, это вы… Доброе – буркнул Казанцев и протянул руку для пожатия.

Владислав Борисович соседствовал с Казанцевым по лестничной площадке и время от времени составлял компанию Сергею в утренней пробежке. В. Б. Комиссаров был ровесником Казанцева, но стройный одетый всегда в строгие классические костюмы от мастеров-модельеров безупречных, всемирно почитаемых модных домов – господин (а то, что он был именно господином, у Казанцева не было никаких сомнений) Комиссаров вызывал у Сергея священный трепет. Казанцев не верил в бога, этот трепет перед Владиславом Борисовичем был величиной абсолютной, совершенно очищенной от всяких религиозных моментов. При встрече с этим человеком Казанцев всегда ощущал беспомощность, как пожухлый осенний лист перед лицом стихии, при этом противостоять, преодолеть эту стихию, укротить природу этого трепета не мог. Казанцев как бы позволял – возвышается над собой, но не из-за страха, а в силу того, что чуял в этом человеке – высшую силу. Владислав Борисович возглавлял отдел внутреннего контроля в самом главном управлении, одной, очень силовой службы.

– А, нам сегодня не по пути – сказал Владислав Борисович, пожимая протянутую ладонь.

Казанцев равнодушно повёл плечами, и только сейчас, обратил внимание, на то что стоящий перед ним Владислав Борисович, одет в цивильное, а не в спортивный костюм.

– А, это вы куда, так рано? – спросил он, не проявляя особой заинтересованности.

– Куда прикажут, – радушно ответил Владислав Борисович.

– Куда прикажут. Раннее совещание на службе, а такое прекрасное утро, жаль менять его на затхлость кабинета. – Добавил он, медленно ступая к подъехавшему, минутой ранее огромному, служебному автомобилю, сверкающему даже в тусклых утренних зарницах медленно занимавшегося небесного пожара.

Черный внедорожник Комиссарова, как помпезный фиакр, плавно покатился по дороге вниз, спускаясь от драматического театра по-утреннему пустому проспекту и увозя, на раннее совещание стройного генерала – силовика с губернатором Номской губернии.

Казанцев взглядом проводил служебный «танк» Владислава Борисовича, быстро удалявшийся по своим генеральским делам, до того момента, когда плотная пелена тумана от остывшей за ночь реки, не поглотила его бронированный корпус.