– Это всё?

– Пока всё, – Герасин сделал акцент на слове «пока», от чего Илья тяжело вздохнул, покачал головой и достал пакет с сушками – все его напарники курили, а он предпочитал что-нибудь погрызть. Что-нибудь, что громко хрустит, чтобы, как он выражался, «очистить мозг от ненужных мыслей». По его словам, это было необходимо для того, чтобы в голове осталось самое важное, что можно «разобрать» и «разложить по полочкам».

– Хотя, подожди. Помню, было что-то ещё, очень похожее, – сказал Герасин, и наклонился, перебирая папки на нижней полке стеллажа.

– Ты о чём? – спросил Трошин.

– О колготах. Помнишь, несколько месяцев назад Сидоров рассказывал, что у них была задушена девушка, причём, задушена собственными колготами?

– Да, точно! Вчера вечером как раз вспоминал о том висяке. Возможно, он имеет отношение к серии, – кивнул Илья.

Волосы на его макушке слегка зашевелились, и он бодро приказал:

– Срочно звони Сидорову, поднимайте материалы!

Он похлопал Герасина по спине, и повернулся к Трошину:

– Хочешь, наверное, поехать со мной беседовать со свидетелями, – сквозь зубы пробурчал Илья, не глядя на Трошина.

– Не особо, – хмуро ответил Трошин, но Илья скомандовал:

– Вперёд!

– Яша, ты пришёл? Не ставь туфли на полку! Пусть сначала стекут на коврике. И не забудь раскрыть зонт и поставить его в угол. А то сейчас на вешалку его повесишь, а он ведь совсем мокрый! Вода намочит обои, они отойдут, и снова придётся их переклеивать…

Сквозь какую-то пелену он слушал голос Регины, а в ушах всё ещё переливалась, дрожа, мелодия телефона Эмилии. Её телефон зазвонил в самый неподходящий момент.

Повесив плащ на вешалку, он подошёл к Регине и чмокнул её в тщательно прокрашенную макушку, из-под которой виднелась розовая кожа. От роскошной шевелюры Регины не осталось, наверное, и трети. Когда они познакомились, Регина была стройной девушкой с каштановой косой по пояс, толщиной с её лодыжку.

– Рина, у меня голова раскалывается. Я пойду в душ, а потом прилягу.

– Яша, сколько раз я тебе говорила, не ходи под дождём! У тебя хронический фарингит и тонзиллит, как промокнешь – сразу начинается ангина!

Он закрыл дверь ванной на задвижку, включил воду в раковине и с облегчением вздохнул – вода заглушила голос Регины.

Теперь ему плевать на ангину. После того, что случилось сегодня, ему было безразлично абсолютно всё. Он включил горячую воду и с наслаждением встал под душ. Ему отчаянно хотелось согреться, но противная, мелкая дрожь продолжала пронизывать всё тело и он трясся, как беспомощная марионетка, которую, привязав за верёвочки, брезгливо потряхивала чья-то холодная, жестокая рука.

Сегодня он узнал всё. Узнал, почему его перевели, а потом сократили. Почему не взяли в долю. Сволочи! Сволочи… Он верил ей, своей Эмили, он был её мальчиком на побегушках, несмотря на то, что она была моложе его на целых десять лет.

Они стали близки в первую же неделю знакомства, когда он, уставший после ночного дежурства, сидел и курил на узенькой кушетке, едва умещавшейся на угловом балконе. Он обожал этот балкон за единственную возможность уединиться, потеряться в зарослях старых тополей, почувствовать на секунду, что он один на целом свете. Этот маленький, неправильной формы балкон на втором этаже гинекологического отделения старой московской больницы был для него своеобразным убежищем от реальности, в его собственную, личную реальность, туда, где можно было почувствовать себя геологом. Он всегда мечтал стать геологом, но за компанию с другом Ромой зачем-то поступил в медицинский. С Ромой они перестали общаться ещё на втором курсе, когда Рома женился и уехал с молодой женой куда-то в Забайкалье. А он как был, так и остался ведомым: вместо Ромы появилась Регина, которая намертво вцепилась в него, скромного интеллигентного романтичного парня, и ему ничего не оставалось, как доучиваться вместе с ней.