Я молча перевожу взгляд с Серпохвостова на Васю и обратно. Вася полулежит, закрыв глаза, и не смотрит на меня, а Серпохвостов улыбается. У него нет усов, но он становится поразительно похож на Сталина с советских довоенных плакатов. Я молчу и ничего не говорю.

‒ Пришли результаты экспертизы, ‒ говорит Серпохвостов, устав скрывать довольство, ‒ в квартире повсюду отпечатки бывшего мужа. На мебели, на стенах, на ноже.

‒ О как, ‒ говорю я.

‒ За несколько часов до смерти было сообщение с её телефона на его номер. ‒ он сверяется с бумажкой в папке. ‒Приезжай, дам тебе денег. Он ещё звонил ей несколько раз, она не брала трубку.

Я киваю головой.

‒ Повезло, что девочек не было дома, ‒ говорит Серпохвостов, болтая ногами, ‒ а то бы и их…

‒ Его пока не поймали? ‒ спрашиваю я.

‒ Подался в бега, ‒ Серпохвостов перестаёт улыбаться, ‒ но мы, кажется, напали на след. Подняли его связи по тюрьме. Объявили в розыск. Его телефон на прослушке. Правда, он почти всегда выключен.

Я рассказываю про деньги, и Серпохвостов перестаёт улыбаться. Рецидивист с двумя десятками тысяч евро на руках может прятаться очень долго и хорошо.

‒ Ты уверен? ‒ переспрашивает Серпохвостов.

Я даю ему копию договора, и он долго шуршит страницами. Я жалею, что не выделил маркером самое важное.

‒ Да, хреново, ‒ говорит Серпохвостов и слезает со стола. Потом звонит кому-то, выясняя, не затерялись ли где-нибудь случайно деньги в нашем хранилище вещдоков.

‒ Дела, ‒ говорит он медленно, пряча телефон в карман. ‒ С другой стороны, вот он, голый мотив. Деньги.

Некоторое время мы молчим. Вася возвращается в сидячее положение и смотрит в темноту за окном, которая стала только темнее от света ламп. В тёмном стекле наши отражения расплываются, и мы похожи на грустных Шалтаев-Болтаев, потерявших галстуки.

‒ Ну, ‒ говорит Серпохвостов, ‒ не важно, как он узнал. Может, в клинике работает медсестрой сестра любовницы его сокамерника. Узнал и узнал. Узнаем у него, когда поймаем. Хотя, нет. Конечно, нужно установить все возможные связи, может, через клинику мы сможем на него выйти. Нужно запросить список всех работающих там и их личные дела. Займёшься?

Серпохвостов смотрит на меня.

‒Конечно, ‒ говорю я.

Я хочу сказать ему, что вряд ли убийца знает про ребёнка, он просто каким-то образом узнал про деньги, но в горле появляется непонятный комок, и я тихо откашливаюсь.

Серпохвостов задумчиво трёт переносицу.

– Наверное, стоит исходить из того, что про ребёнка он всё-таки не знает. Кто-то сказал ему, что бывшая съездила на заработки и привезла кучу денег. Вот он и приехал к ней.

– Она же вроде сама ему написала, – говорю я.

Серпохвостов разводит руками.

– Может, она хотела ему дать сотню-другую евро, они всё-таки прожили вместе лет десять. Он увидел деньги и не сдержался. Тут может быть что угодно. Нам нужно копать во всех направлениях, я думаю, что-то обязательно найдём.

Потом он спрашивает:

‒ Что ещё планируешь?

‒ Хочу съездить завтра к биологическим родителям, разузнать побольше.

Серпохвостов кивает. Вася перестаёт гипнотизировать окно, встаёт и идёт к кофемашине.

‒ Возьми Эмму в помощь, если нужно. Мы будем шерстить всех со стороны бывшего мужа ‒ родственников, друзей, если есть, собутыльников, сокамерников.

Я слышу скрежет и треск кофемолки и вопрос Васи:

‒ Кому какое кофе?

‒ Как себе.

‒ Американо.

Вася занялся кофе, но это не значит, что он способен только на это.

Мы с Серпохвостовым обсуждаем дело, Вася подаёт реплики.

Я размешиваю горячий кофе, хотя пью без молока и сахара. В комнате витает кофейный аромат. Вася роется в столе, достаёт пачку каменного овсяного печенья. Серпохвостов надкусывает одно, морщится и выбрасывает в урну для бумаг. Ему звонят, он отрывисто говорит в телефон: